В больничной палате я просто обрыдалась.
«Ты намочишь мне все простыни, дражайшая племянница», — прохрипел дядя Ник.
«Прости», — всхлипнула я.
Он накрыл мою руку своей: «Не плачь. Все позади. Ты в порядке. Элли в порядке. Об остальном…»
Дядя Ник уснул, не закончив предложения, но я знаю, что «об остальном» позаботится папа.
Он задался целью найти для Ника лучшую юридическую помощь в деле с Декстером и Ларкином. Папа таким образом хочет загладить перед дядей вину. Теперь мы понимаем, почему все эти годы он не мог сдвинуться с мертвой точки: на него, как и на Триппа, давила и точила изнутри невысказанная правда о мистере Ларкине.
Я старательно нагоняю пропущенную учебу — Надя и Мэйсон по очереди приносят мне задания. Увидев друга в первый раз, я извинялась как ненормальная, пока он наконец вежливо не попросил меня заткнуться.
«В том, что случилось, нет твоей вины. — Какое облегчение услышать эти слова от Мэйсона, пусть Трипп мне ими все уши прожужжал! — Я сам себя подставил, черкая на афишах, так что выбрось из головы».
Он вернул мне свою мини-версию из диорамы, чтобы мне было не так одиноко, и я опять расплакалась. Последнее время мне только пальчик покажи.
Сегодня мама возила меня в Бэк-Бей на встречу с Карли — я первый раз вышла из дома после зимней дискотеки. Я понятия не имела, чего ждать в «Мотиве», но встреча прошла на ура. Карли заказала обед в офис, в Скарлетт набился чуть ли не весь персонал. Энди подарил мне цветущий кактус — напрасно я обзывала его Блендером.
После мы уединились с Карли и Линдзи, и я извинилась за перехват их переписки.
«Мой праведный гнев уступает восхищению, — сказала начальница. — Ты, случайно, не хочешь вернуться?»
«Нет!»
Ответ вылетел так быстро, что Линдзи хихикнула.
«Дай знать, если передумаешь», — сказала напоследок Карли.
Клянусь, именно это я готова была сделать, еще не дойдя до лифта. Безумно обидно, что после всех разоблачений, бед, травм, даже смерти мы так и не выяснили, кто убил мистера Ларкина. Мысль свербит в мозгу, не дает покоя — манящий конец ниточки, который никак не удается схватить.
Сижу за домашкой в своей комнате. Звонит телефон, и сердце подпрыгивает при виде высветившегося имени.
— Привет!
— Привет, — говорит Трипп. — Как прошла встреча с Карли?
— Хорошо. Она предложила мне вернуться на работу.
— Кто бы сомневался. Ты согласилась?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что нет. А зря.
— Правильно, — машинально отвечаю я и тут же спохватываюсь: — Стоп, почему зря?
— Ты прирожденный репортер, — отвечает Трипп, — а такую возможность упускаешь.
Он прав, только признаться в этом — даже себе — я пока не готова.
— Что делаешь? — меняю тему.
— Навожу порядок в имейлах. Я не получил грант Кендрика.
— Ох, Трипп… — Сердце сжимается.
— Да бог с ним. Мартина его больше заслуживает.
Он действительно не сильно расстроен — видимо, стремление во что бы то ни стало свалить из Стерджиса и расстаться с отцом больше не актуально.
— Встретимся попозже? — спрашиваю.
Трипп отвечает после продолжительной паузы:
— Я тут занят кое-каким… сложным делом.
— Вот как? — Серьезность его тона заставляет меня выпрямиться. — Что за дело?
Опять долгая пауза, приходится подтолкнуть:
— Вдвоем не легче будет?
Трипп вздыхает:
— Пожалуй, да.
— Мне зайти?
— Ага, только я не дома, — говорит он и набивает адрес.
* * *
Останавливаюсь у небольшого ярко-голубого дома возле кладбища. Триппа нигде не видно.
Вдруг на ближайшей дорожке кладбища замечаю машущую фигуру моего бойфренда — он в блейзере Сент-Амброуза, в светлых волосах играет бледное февральское солнце, щеки раскраснелись от холода.
— Привет! — кричу я через невысокую каменную стену, отделяющую кладбище от прилегающего участка с голубым домом. — Решил прогуляться?
— Мне тут нравится, — говорит Трипп, подходя ближе. — Успокаивает…
Он перегибается через стену, берет в ладони мое лицо и целует в губы — я напрочь забываю о том, что шла на сложное задание.
— Мне тут тоже нравится. — С трудом перевожу дыхание. Трипп улыбается и перемахивает через стену. — Только припарковалась я на чьем-то участке.
— Знаю, мы сюда и направляемся, — говорит он и подходит к крыльцу. — Здесь живет Валери — подруга Лизы-Мари, у которой та всегда останавливается.
Заставляю себя следовать за ним, хотя инстинкт велит остановиться.
— Ты решил навестить маму?
— Нет. — Лицо Триппа принимает стоическое выражение. — Ее здесь нет. Дома никого — они вышли пропустить по стаканчику перед завтрашним отъездом в Вегас. — Он прыгает по ступенькам и, к моему изумлению, лезет в почтовый ящик. — Валери оставила мне ключ.
Трипп отпирает дверь и жестом приглашает внутрь. Я неуверенно переступаю через порог.
— Зачем?
Он закрывает за нами дверь.
— Чтобы я кое-что поискал.
Мы в безупречно обставленной гостиной, где все продумано и подобрано одно к другому. Голубое небо на картине Томаса Кинкейда идеально гармонирует с ковром, занавески и диванные подушки сделаны из одной и той же ткани. Трипп скидывает ботинки и бросает в черный пластмассовый ящик у двери, то же делаю и я.
— Валери сказала, что комната Лизы-Мари в конце коридора, — сообщает Трипп и проходит дальше.
Страшно хочется спросить, что мы ищем, но раз он пока не говорит, значит, еще не время. Послушно шлепаю по коридору за Триппом, он открывает последнюю дверь.
— Ошибки быть не может: это жилище Лизы-Мари.
По сравнению с остальным домом комната напоминает последствия погрома: незаправленная кровать, повсюду разбросана одежда, на столе и комоде — немытая посуда, а прямо у порога — сваленные в кучу полотенца. Трипп перешагивает через них и проходит к большому чемодану в углу, откуда вываливается еще больше одежды.
Трипп вынимает из кармана пару резиновых перчаток.
Ну, знаете, всему есть предел.
— Это еще зачем? — строго спрашиваю я.
— Чтобы не оставлять отпечатков, — поясняет он, склонившись над чемоданом.
Внутрь закрадывается неприятное подозрение:
— Я думала, ты здесь с согласия Валери?
— Конечно, — говорит он, расстегивает молнию в чемодане, прощупывает содержимое, затем повторяет процесс с другим отделением.
