Однако сегодняшняя ночь должна была стать последней. Через несколько часов ей предстояло запереться у себя в квартире, зажечь свечу перед кроватью и не выходить из дома, пока не станет матерью.
– У тебя такой вид, словно ты потеряла лучшего друга. Я могу угостить тебя чем-нибудь?
«Каждую ночь я раз по десять слышу нечто подобное», – подумала Бах, но вслух ответила:
– Как хотите.
Когда он сел, послышался звон. Бах тут же посмотрела вниз, а затем – на его лицо. Это был не тот мужчина, которого она видела в первую ночь в «Выбирай, что дают». В последнюю неделю стало невероятно модно носить колокольчики на гениталиях. Это поветрие оказалось даже популярнее, чем выращивание цветников на лобке, когда все бегали с крошечными цветочками, растущими из паха. Мужчин, которые носили колокольчики, называли «звенящими писями» или еще более приторно-ласково – «звенисями».
– Если предложишь позвонить в твой колокольчик, – непринужденным тоном сказала Бах, – станешь обладателем яиц всмятку.
– Да ну? – невинным голосом спросил он. – Я ни о чем таком даже и не думал. Честное слово.
Бах знала, что он собирался сказать что-то в этом духе, но его улыбка была такой искренней, что она тоже улыбнулась в ответ. Он протянул руку, и она пожала ее.
– Луиза Брехт, – сказала она.
– Я – Эрнст Фридман.
Разумеется, имя было ненастоящим, это удивило и немного расстроило Бах. Пока что он показался ей самым приятным мужчиной из всех, с кем она разговаривала за последние три недели. Она даже позволила ему выведать у нее ту выдуманную историю жизни, которую Бэбкок написала на второй день, и он слушал ее очень внимательно. Бах поймала себя на мысли, что сама почти поверила в эту историю, пережила то чувство безысходности, которое придало еще больше правдоподобия рассказу о скучной до жути жизни Луизы Брехт. Ничего подобного раньше ей не удавалось достичь.
Поэтому она испытала шок, когда увидела, что Бэбкок прошла у нее за спиной и направилась в туалет.
Бэбкок и Штейнер не теряли времени даром те двадцать минут, пока она общалась с «Фридманом». Микрофон, спрятанный в одежде Бах, позволял им услышать весь разговор, в то же время Штейнер снимал происходящее на крошечную телекамеру. Результат передавался на компьютер, сличавший голос и фотоизображение для получения удовлетворительного результата. Если совпадений не будет найдено, Бэбкок должна оставить в туалете записку. Вероятно, она именно этим и занималась в тот момент.
Бах увидела, как она вернулась и снова села за свой столик, а затем встретилась с ней взглядом в зеркале. Бэбкок едва заметно кивнула, и Бах почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки. Возможно, этот человек и не был Беллманом – он мог оказаться одним из многочисленных мошенников или же имел на нее еще какие-то виды – однако это был первый настоящий прорыв за все время работы команды.
Она выждала немного, допила пиво, затем извинилась и сказала, что скоро вернется. Бах ушла в глубь бара и скрылась за занавеской.
Она толкнула первую попавшуюся дверь. В последнее время Бах побывала уже в стольких барах, что, казалось ей, она смогла бы найти уборную даже с кандалами на ногах и в кромешной тьме. И, похоже, она действительно попала в нужное место. Дизайн оформлен был в стиле двадцатого века – с керамическими раковинами, писсуарами и унитазами, скрытыми за металлическими стенками кабинок. Быстро осмотревшись по сторонам, она не нашла нужной ей записки. Нахмурившись, Бах устремилась обратно, толкнула дверь и едва не налетела на входящую пианистку.
– Прошу прощения, – пробормотала она и взглянула на дверь, где было написано: «Мужчины».
– Это особенность «Гонга», – пояснила пианистка. – Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными?
– Ну да, конечно, так глупо с моей стороны.
Нужная ей дверь оказалась в конце коридора, с лаконичной надписью: «Женщины». Бах вошла внутрь и нашла записку, приклеенную скотчем к внутренней стороне двери одной из кабинок. Ее распечатали на крошечном факс-принтере, который Бэбкок носила у себя в сумочке; на листке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста, напечатанного мелким шрифтом.
Бах расстегнула свое материнское платье, села и начала читать.
Его официально зарегистрированным именем был Большой Говнюк Джонс. Не удивительно, что он предпочитал представляться иначе. Впрочем, такое имя он выбрал себе сам. Он родился на Земле, тогда его звали Эллен Миллер. Миллер была негритянкой, однако сменила пол и цвет кожи, чтобы замести следы и скрыться от полиции. И Миллер, и Джонс были замешаны в самых разных преступлениях: от грабежа и контрабанды мясом до убийств. Он несколько раз попадал в тюрьму, в том числе был отправлен в колонию-поселение на Копернике. Когда его срок заключения подошел к концу, он предпочел поселиться на Луне.
Не было никаких свидетельств того, что он и есть Беллман. Бах надеялась найти сведения о его склонности к каким-либо сексуальным извращениям, чтобы он стал больше соответствовать образу Беллмана. Ведь если Джонс и Беллман – одно лицо, значит, здесь наверняка замешаны большие деньги.
В этот момент Бах увидела красные туфли пианистки под дверью туалетной кабинки и тут же вспомнила один эпизод, который не давал ей покоя. Почему она пошла вслед за ней в туалет для мужчин? Затем ей что-то бросили под ноги, и она увидела вспышку ярко-фиолетового цвета.
Бах рассмеялась. Она встала и застегнула пуговицы.
– О нет, – проговорила она, продолжая хихикать. – На меня это не подействует. Всегда было интересно – каково это, если в тебя бросают оглушкой. – Она открыла дверь кабинки, пианистка никуда не ушла и убирала в карман защитные очки.
– Ты, наверное, начиталась дешевых триллеров, – сказала ей Бах, не переставая смеяться. – Разве ты не знала, что такие штуки безнадежно устарели?
Женщина с горестным видом развела руками.
– Я сделала то, что мне велели сделать.
Лицо Бах на мгновение помрачнело, но затем она снова рассмеялась.
– Но ты же знаешь, что оглушка не подействует, если сначала не дать жертве препарат, провоцирующий реакцию?
– А как же пиво? – с надеждой в голосе предположила женщина.
– Ой, надо же! Хочешь сказать… ты и тот парень с именем как у персонажа комиксов… ой, надо же! – Бах не удержалась и снова громко рассмеялась. В какой-то степени ей было даже жалко эту дурищу. – Ну что тебе сказать, он не подействовал. Может быть, срок годности истек. – Она уже собиралась сообщить женщине, что та арестована, но ей не хотелось обижать ее.
– Ладно, начнем все сначала, – сказала женщина. – Ну да, раз вы все еще здесь, я хочу, чтобы вы отправились на станцию метро у 500-й Западной штрассе. Поднимитесь вверх на один уровень. Возьмете с собой эту бумагу, введете все координаты, указывающие направление. Как только введете цифры, забудьте их. И проглотите листок бумаги. Справитесь?
