В машине я пустым взглядом смотрела на Эмброуз и думала о Времени. После знакового разговора с «французами» я нашла у себя одну из книг мистера Ньютона. Там говорилось, что наша планета постоянно вращается, поэтому человек может попасть в прошлое, путешествуя не только во времени, но и в пространстве, иначе он умрет в вакууме. Как же, черт подери, «Красный маяк» путешествовал во времени, применяя химию? Мы ведь живем не в Средиземье с орками, где все можно объяснить магией.
Вскоре мы притормозили у нашего дома. Монике захотелось прогуляться к себе пешком, без музыки в наушниках и суетливой болтовни, наслаждаясь, как казалось, последними минутами перед проливным дождем. Пустынные улицы города, где неоновые вывески окрасят лужи в красные цвета, будут только рады девушке в желтом дождевике.
Мама ставила машину в гараж, я отошла попрощаться с Моникой. Ее черные длинные волосы трепал ветер, она то и дело убирала их со смуглого лица.
– Странный выдался день, да? Он еще не закончился даже, а впечатление, будто все, что с нами сегодня происходило, было уже давно.
Я неоднозначно кивнула, пытаясь прислушаться к своим невнятным ощущениям.
– Что ж, может, завтра мы поймем больше? Надеюсь…
Пожав плечами, Моника ласково щелкнула меня по носу, улыбнулась маме, закрывающей гараж, и, поцеловав меня в лоб, пошла домой, уверенно шагая по серой улице. Мне казалось до боли важным запечатлеть образ Моники в своем сердце. Я зачарованно помахала ей вслед, а обернувшись, увидела, что мама провожает Монику грустным взглядом. Растерянность и печаль сквозили в ее темных глазах.
– Мам, все в порядке?
Крепко обняв меня за плечи, она тепло улыбнулась.
– Конечно. Ты дрожишь. Замерзла? Пошли, я сделаю лучший чай в твоей жизни.
– Подожди, мама, я же вижу, что-то не так. Ты вообще сама не своя последнее время.
Мама неохотно убрала руки с моего плеча и полезла в сумочку за ключами.
– Я банально за тебя переживаю. За всех вас. Вы же видите, что творится в Эмброузе.
Хоть ответ вышел самым что ни есть искренним, на душе у меня заскребли кошки в предчувствии, что мама что-то недоговаривает. Давить на нее я поостерегалась, зная, какой она становится раздражительной, если продолжать расспрашивать.
Бросив через плечо еще один взгляд на удаляющийся силуэт Моники, я закрыла за собой двери дома.
Вскоре начался дождь, белой пеленой скрыв город. Такая погода служила хорошим глотком снотворного, но я лишь тревожно дремала в кровати, границы сна только дразнили уставшее сознание. Сдавшись, я весь остаток дня прослонялась по комнате, после чего сидела у окна, глядя, как ночной Эмброуз топит ливень. И думая, думая, думая… об Эмбер, «французах», Анне, о том, где мы сегодня с девочками были, что видели и как с этим быть…
Неужели происходящее не сон?
Внезапно у дома мелькнула тень, заставив меня прижаться к окну. Через секунду небо с грозовым ревом раскололось на две части от молнии и в ее вспышке я увидела, что то была Моника, смотрящая прямо на мою комнату на втором этаже. Бледное, как у утопленницы, лицо неоновые лампы гостиной окрасили ядовито-розовым и фиолетовым, к правой щеке прилипли мокрые, черные как смоль волосы, челюсти плотно сжаты, а губы посинели от холода. Все это предстало перед моими глазами на краткий миг, но его мне хватило, чтобы от неожиданного испуга свалиться с глухим стуком с подоконника. Даже не пискнув, я тут же сорвалась с пола, снова прильнула к окну, но Моники там уже не было. Сердце отбивало бешеный ритм в районе горла, дыхание сбилось, а когда зазвенел мобильный, я отскочила от окна, крикнув в пустоту. На экране высветилось «Моника», я дрожащими руками схватила телефон.
– Элисон… я ушла из дома…
– О господи, да, я только что тебя видела!
– О чем ты, я только вышла… это ужасно…
Тут связь начала прерываться, насмешливо шипя мне в ухо.
– …услышала… жна успокоиться…
– Стой, ты пропадаешь, – я вцепилась в мобильный до боли в пальцах, чувствуя, что происходит что-то ужасное, – Моника, я тебя не слышу!
– Не переживай… том тебе расскажу… кажется, я все поняла… проверить…
Я громко застонала, боясь, что звонок оборвется, что и произошло.
– Моника? Моника!
Предчувствуя беду, я побежала к маме в комнату, бессвязно что-то лопоча. В комнате ее не оказалось, я молниеносно сбежала по лестнице на первый этаж, где меня встретили только стены. В горле заклокотало, я громко застонала от бессилия, и тут входная дверь открылась и насквозь промокшая мама, без зонта, ввалилась в комнату. Завидев меня, она переменилась в лице, с нарастающим беспокойством спросив:
– Элисон, что случилось?!
В ту ночь я подняла полгорода, но Монику не нашли. Поссорившись с родителями, она убежала в ночь, пропав, как будто ее не существовало. Листовки на каждом столбу, объявления по телевизору, полицейские во главе с шерифом и весь город в качестве добровольцев, круглосуточно ведущих поиски, вертолеты, вызванные из Сиэтла, над Изумрудным лесом, водолазы у Лунного озера. Ничего.
Так нас с Кэтрин осталось двое.
Но я ее найду. Моника не могла исчезнуть бесследно, а значит, рано или поздно я ее найду.
* * *
На следующее утро после исчезновения Моники я сидела в палате Анны, отрешенно глядя на ее бесстрастное лицо в глубоком сне по ту сторону жизни. Этой ночью не спал весь город. Шериф после допроса мистера и миссис Джонс принялся за меня, и казалось, в его планах было вытрясти из меня душу в попытках найти хоть какую-то зацепку. Я бы отдала ее и так, да только, бессильно задыхаясь от слез, подтвердила, что Моника в самом деле поссорилась с родителями и ушла из дому.
– Элисон, за десять лет вашей дружбы Моника не раз, повздорив с родителями, сбегала из дому. И всегда, я подчеркну, всегда, без исключений, приходила к тебе.
Я до боли сжала челюсти в попытке остановить бесконечный поток соленых слез, но только еле слышно заскулила. Отчаянье снопом красных искр засверкало перед глазами, я сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с собой, но все попытки были жалкими и безуспешными. Я рассказала шерифу, как Моника по телефону сказала мне о своем желании успокоиться и проверить что-то. По словам же мистера и миссис Джонс, их дочь стала невольной свидетельницей приватного разговора, поняла все превратно и, устроив скандал, убежала.
Моника на самом деле иногда срывалась и закатывала истерики родителям, но это происходило лишь тогда, когда мистер и миссис Джонс переставали видеть черту между строгостью и пассивной агрессией, что случалось редко, ведь большую часть времени Моники для них просто не существовало. Исключением стала эта ночь, когда она услышала часть разговора о работе Джонсов, поняв все услышанное по-своему. О чем именно шла речь, Джонсы рассказывать отказались, для начала предложив шерифу связаться с мэрией Сиэтла для разрешения дачи показания вопреки их подписке о неразглашении информации. Блуждая в лабиринтах собственного ужаса от исчезновения Моники, я не придала всему этому должного значения. В моей голове четко сложилось мнение о том, что в их семье на самом деле случился обычный раздор, да только в связи со всеми событиями Моника направила негодование в другое русло, решив проверить кое-какие свои теории.
