– Действительно странно, – согласился Бучила. Лес вокруг Рычковского хутора большой и дремучий, но Гиблым лесам не чета. Прятаться тут долго не выйдет. Пара пехотных полков прочешут вдоль и поперек за три дня.
– Падальщиков меньше десятка, но вам, сударыня, лучше вернуться в село, – посоветовал ротмистр.
Лаваль вопросительно посмотрела на Руха. Бучила на мгновение задумался. С падальщиками шутки плохи, с другой стороны, дело есть дело, а упырь и ведьма способны управиться с десятком помешанных дикарей. Можно рискнуть. И сказал:
– Безумцы, поди, разбежались при появлении доблестного ротмистра, и мы в полной безопасности. До хутора рукой подать.
Вахрамеев закатил глаза.
– Ну вот видите, ротмистр, никакие людоеды нам не страшны, – улыбнулась графиня.
– Позвольте сопроводить вас, сударыня! – Ротмистр, видимо подцепив романтическую лихорадку, решил идти до конца.
– Разрешаю. – Ведьма явно упивалась вниманием.
– Прошу ко мне. – Вахрамеев вытянул руку и приказал: – Яков, помоги даме!
Незадачливый Яков хлопнулся на четвереньки, графиня легонько оттолкнулась от его спины и взлетела в седло. Ротмистр усадил Лаваль перед собой, бережно придерживая за талию. Кавалькада развернулась, взметнув облако пыли. Рух прикрылся ладонью и отвернулся, только тут заметив Дарьины зареванные глаза.
– Ты чего? – Рух потащил бабу за удаляющейся Черной ротой. Слышались молодецкие выкрики ротмистра и жеманный смех графини Лаваль.
– В-варьку падальщики з-забрали-и. – Дарья завсхлипывала. – Они, проклятущие, вокруг дома и шастали-и…
– Ну это вряд ли, – успокоил Бучила. – Не в привычке у них под окошками выть. У падали в башках насрато крепко, человека завидят – сразу режут в куски. Эти, хоть по словам нашего ротмистреныша, и осторожные, но не до такой же степени, чтобы одинокий хутор с бабами и детьми стороной обойти. Нет, не они это.
– А Варька?
– Насчет Варьки не уверен. Будем на месте смотреть.
Лес из солнечного и светлого стал нахмуренным и злым. Кроны шумели тревожно, за каждым стволом мерещились притаившиеся дикари. Зная свою удачливость, Рух рассчитывал на самое хреновое, что могло только быть. Или по пути нападут, или хутор сожгли… Не сожгли. Хутор стоял целехонький. Вокруг дома бдительно прогуливался Филиппка с мечом.
Вахрамеев мягко спустил Лаваль на твердую землю, словно невзначай коснувшись груди. Графиня ойкнула и расхохоталась. «Надо же, быстренько спелись, голубки», – подумал Бучила. Ревности он не испытывал. Ревность – глупая вещь и кровью часто кончается. К ведьме он особых чувств никогда не испытывал. Интрижка, приятное времяпрепровождение и не боле того.
– Не забудьте, ротмистр, вы обещали показать мне живого падальщика, – напомнила графиня.
– Непременно возьму вас с собой, – отсалютовал ротмистр. – Завтра на рассвете на этом же месте! Я покажу вам охоту на человека, сударыня! Честь имею!
Вахрамеев резко дернул поводья и пустил лошадь в галоп, увлекая за собой головорезов и мелькающих расплывчатыми тенями собак.
– Подружились? – съязвил Бучила.
– Самую малость, – рассмеялась Лаваль. – Приятный молодой человек.
– Угу, после таких приятных молодых человеков ценности из дому пропадают, – буркнул Рух.
Филиппка, увидев процессию, обрадовался, побежал навстречу и закричал:
– Батька вернулся!
– Варьку нашел? – ахнула Дарья.
– Не-а, один. – Мальчишка стрельнул глазенками в лес.
– А ну пошел в избу, на улицу нос не показывать! – велела мать.
– Ну мам…
Послышался звонкий шлепок, будущего Заступу и грозу всей окрестной нечисти загнали поджопниками домой.
Бортник сидел за столом, уронив лохматую голову на руки. Перед ним лежал скомканный сарафан. Чистый, без подозрительных подтеков и пятен.
– Горюешь, Степан?
Бортник поднял красные, заплаканные глаза и прохрипел:
– Нету доченьки, нету, тока платье сыскал.
– Следить надо за доченьками, беседы нравоучительные вести, в душу девичью лезть. – Бучила взял сарафан и шумно принюхался. Пахло бабой.
– А я следил! – взревел Степан и грохнул кулаком по столу. – А толку? Та тварь Вареньку уволокла, которую ты, Заступа, должен был изловить!
– Не доказано, – обиделся Рух. – Где платье сыскал?
– У тропы на опушке. – Плечи Степана содрогнулись. Он разбил кулак в кровь и даже этого не заметил.
– Платок есть? – спросил Бучила у Бернадетты.
Графиня передала накрахмаленный шелковый платок с вензелями.
– Поранился ты. – Рух заботливо вытер кровящую ладонь бортника, безбожно извозякав белоснежный платок.
– Ты… ты… – ошалела от наглости Лаваль.
– Я тебе новых сто тыщ подарю, – соврал Бучила, протянув окровавленную тряпку владелице.
– Фу! – Лаваль отдернулась. – Убери эту гадость!
Бучила сунул платок в карман и спросил:
– В лесу искал?
– Разве сыщешь! – всплеснула пухлыми руками Дарья. – Взрослые каждый год пропадают, а тут дите неразумное.
– Варенька! – Степан ткнулся рожей в сарафан, вполне натурально изображая убитого горем отца. Или не изображая?
– Вечером как себя вела? – спросил Рух.
– Обычно, – задумалась Дарья. – По хозяйству мне помогала.
– Ясно. А калики перехожие зачем ночевали у вас?
– А я ему говорила! – вскрикнула Дарья. – Нечего бродяг привечать!
– То дело богоугодное, – буркнул Степан. – Во искупление тяжких грехов.
– И много у тебя грехов тяжких, Степан? – поинтересовался Рух.
– Какие ни есть, все мои. – Бортник зыркнул с вызовом.
– Тут согласен, – кивнул Бучила. – Мальчишка, который с каликами был, у вас умер?
– У нас. – Дарья перекрестилась. – Хороший мальчонка такой, уважительный, ласковый, Митенькой звать. Тощий как шкелет, а жрал, не приведи Бог…
– Дарья, – осуждающе шикнул Степан.
– А чего? Как есть говорю. Каши спорол больше всякого мужика, и куда только лезло? С Варькой сдружился, целый вечер на задворках возились, он ей куклу из соломины сплел.
– Болел чем? – поинтересовался Рух.
– Вроде здоровенький. Только хроменький, одна ножка сухонькая, короче другой. Уродился таким. Утром встали, а он остывает уже и кровь ртом пустил.
– Варькины вещи где?
– Вот тут, Заступушка. – Дарья засуетилась, указав на печной закуток.
Варькино приданое вышло не из богатых: узенькая лавка с парой лоскутных одеял, под лавкой разбитые лапти и плетеный короб со всяким девичьим добром – иголками, нитками, куклами, пряжей, обрезками ткани, бусинами и красивыми камушками. На колышке, вбитом в стену, висел расшитый бисером сарафан. В таком хоть замуж выпрыгивай. Рух быстренько осмотрелся, залез под матрас, набитый соломой, и выудил тряпичный сверток. Внутри горсть высушенных ломких цветочков, листиков и стебельков. Бучила определил ромашку, колокольчик, побеги малины и, удивленно хмыкнув, протянул графине вытянутый яйцевидный листочек с заостренной верхушкой.
