Впереди её ждёт фигура. Она имеет человеческую форму, хоть и сгорбленную и такую же искривлённую, как посох, на который опирается; на ней просторный плащ и низко надвинутая широкополая шляпа. Из-под полей поблескивает один злобный глаз.
Девушка считает, что всё это из-за него – он, подобно пауку в человеческом обличье, сидит в центре огромной паутины и ждёт идеального момента, чтобы нанести удар. А всё сущее под небесами – всего лишь нити этой паутины, сплетённые, туго натянутые и перемежающиеся с другими. У этой паутины нет понятного узора, но девушка знает: что-то нарушить – значит навлечь на себя смерть.
Но она не боится.
Она медленно идёт по выжженным руинам Храфнхауга, скребя мечом по камню.
Она положит этому конец.
Она, произошедшая из чресл Дагрун-воительницы; она, Дочь Ворона, носительница руны Дагаз; она, несущая День, избранница Богов, она, скьяльдмер, дева щита.
Она не боится.
Она положит этому конец.
Здесь.
Сейчас.
Она поднимет выкованный гномами меч…
– Нидинг, – говорит незнакомец голосом чернее самого Венерна.
Из великих глубин, из вод поднимается курган
Каменный зал Арана, где обитает
Отродье Ёрмунганда, Злостный Враг,
И гремят его жуткие кости, и предвещают конец.
И со звуком, похожим на хруст ряда костей, плащ незнакомца поднимается словно от горячего дуновения ветра. А под ним лишь тьма. И эта тьма растёт, распространяется, превращается в чудовищные крылья, перекрывающие пылающее небо. Эта тьма как змея ползёт по руинам Храфнхауга. Она гасит пламя, лишая его дыхания; она убивает живых чумой, от которой гниёт кровь в жилах. Она сокрушает и разрушает.
Девушка собирается бежать, но тьма поглощает её. И тогда, в этих отвратительных объятиях, девушка открывает рот, чтобы закричать…
Диса резко проснулась. Крик так и застрял у неё в горле. Она закашлялась и сморщилась от горькой жидкости, сжигающей глотку. Над ней повис мутный силуэт с пылающим красным глазом. Ей хотелось повернуться и выплюнуть противную жижу, но помешала тёмная рука, зажавшая ей рот. Дису затошнило ещё сильнее, когда спиртное забурлило у неё в горле.
– Нар, глотай, – пробормотал Гримнир.
Не имея другого выхода, Диса сжала зубы и заставила себя проглотить. Внезапно дышать стало легче, а в животе разлилось приятное тепло. Затуманенное зрение прояснилось, опухшее лицо сразу заныло, и через нос невозможно было втягивать воздух. Она ожидала, что очнётся наполовину в болоте – если вообще очнётся. Но, судя по всему, они снова были в доме. Диса увидела яму и груды золота, серебра, оружия и доспехов; теперь всё это освещалось лучами бледно-серого света, просачивающегося из окон. Она лежала на одной из боковых платформ, где валялись старые подушки и изъеденные шкуры лис, куниц и оленей.
Гримнир сидел возле неё на корточках. Его лицо всё ещё было перепачкано чёрной кровью там, где она сломала его нос. Он сделал глоток из глиняной фляжки, обёрнутой паутиной из верёвки, и заткнул пробку зубами. Потом он вытер губы тыльной стороной ладони.
– Сейчас сразу очухаешься!
– Ч-что это? – спросила Диса.
Гримнир встал и выпрямился.
– Мйод, сваренный по традициям моих сородичей, никчемных двергов.
– Непростой напиток. – Диса с трудом приняла сидячее положение.
– Да, – согласился Гримнир, а потом повернулся и сошёл с платформы, под его ногами заскрежетало оружие. – Ты и сама не промах, птичка. Давненько меня никто не бил по морде, не говоря уж о такой доходяге, как ты.
– Толку всё равно никакого, – ответила Диса, аккуратно касаясь лица. Её нос тоже был сломан, в этом она не сомневалась, и, возможно, пострадал левый глаз – её зрение то дёргалось, расплываясь, то снова прояснялось. Во рту чувствовался вкус крови.
Гримнир повернулся к ней нахмурившись.
– Ты ведь жива.
– Но насколько?
Гримнир ответил не сразу. Он запрыгнул на край ямы и аккуратно зашагал к своему стулу. Диса понимала, что он обдумывал её вопрос. Добравшись до конца ямы, Гримнир спрыгнул и растянулся на своём импровизированном троне.
– Это зависит от тебя.
– От меня?
Гримнир наклонился вперёд, осуждающе тыча пальцем в её сторону.
– Не строй из себя дуру, птичка! Все остальные Дочери Ворона считали служение мне большой честью. Старая Колгрима, а до неё Мэва – двадцать три поколения до самой Идунн Брагадоттир, которая была ведьмой и изгоем до того, как пришли мы, Гиф и я. Они отдавали себя, чтобы сохранить жизнь своим сыновьям и мужьям, братьям и отцам – да, пусть так называемый вестник Спутанного Бога возьмет на себя это бремя! Когда эти вонючие свиньи из Дании ворвались в Гёталанд, кто принял на себя главный удар? Кто затупил топоры и разбивал щиты о норвежских ублюдков и шведских идиотов? – Гримнир прокашлялся и сплюнул, а потом снова откинулся на спинку стула. – Для них Человек в плаще был богом и спасителем, и они гордились тем, что были жрицами. О, как притворно они рыдали. И скрещивали пальцы, когда связывали себя с нами клятвами, которые никто из вашей жалкой шайки не посмел бы нарушить. Но не ты! Нет, ты же считаешь это смертным приговором! И чем ты лучше этого сброда?
Теперь пришла очередь Дисы обдумывать вопрос. Наверное, это и есть конец веревки. У девушки болели лицо и голова и не осталось сил притворяться. Она скажет правду и либо повиснет, либо начнёт подниматься вверх.
– Ничем не лучше, – ответила она спустя мгновение, – но и ничем не хуже. У меня не хватает духу быть чьей-то рабыней, уж тем более какого-то зверя. Те женщины? Они этого хотели. Они жаждали твоей защиты. Возможно, они были мудрее меня или им было что терять. А я? Я жажду свободы и защищать себя сама, вот и всё.
– Скьяльдмер, – сказал Гримнир.
Диса бросила на него гневный взгляд.
– Ты говоришь во сне, сопля. Вот о чём ты там говорила, когда хвастала, что будешь сама писать свою судьбу. Ты считаешь, что у тебя хватит силёнок быть скьяльдмер, проклятой девой щита.
– Возможно, – ответила Диса, чувствуя, как к щекам приливает кровь.
– Возможно? – передразнил Гримнир. – Имир тебя побери, идиотка! Либо ты веришь в это, либо нет. Так что?
– Верю! – Она выпятила подбородок, будто напрашиваясь на ответ. – Моя мама была девой щита, как и её мама! Я была рождена ходить по землям Одина и орудовать мечом, а не кланяться и убираться!
– Да неужели, – сказал Гримнир, сузив глаза. Он склонил голову набок, прожигая девушку своим огненным взглядом, а через какое-то время фыркнул. – Ну, ты хотя бы честна, хоть и самолюбива. Сколько в тебе? Сто фунтов в доспехах? Да в любом бою тебя прожуют и выплюнут.
