Пока остальные укрепляли ворота, Сигрун и Ауда осмотрели оружейную. Они отправили вёдра с дротиками и связки стрел в башни вдоль стены, а Гейра натягивала и проверяла десятки луков – все они были сделаны из хорошего тиса, с костяными тетивами и шнурами из вощёной конопли. Они осмотрели, нет ли ржавчины в кольчугах, нет ли гнили в щитах; Ауда сама заточила каждое копье и наконечник топора, проверила, не болтаются ли они в гнезде или на рукояти, и не забыла про железные обручи, которые защищали дерево от ударов в бою.
С наступлением утра Дочери Ворона раздали оружие и доспехи каждому мужчине и женщине в деревне: как минимум шлем из стали и кожи, щит и копьё. У большинства было своё оружие – кольчуги, передававшиеся от отца к сыну; старые фамильные мечи с историей, написанной кровью; топоры с легендарными именами, например, Проклятие Ивара или Смерть дана. Даже те, кто не числился в войсках Гаутхейма – присягнувшие ярлу, – вышли из своих домов, когда рога протрубили о сборе. Там стоял и Хредель, зажатый между Хрутом и Аском. На старом ярле не было кольчуги; обнаженный по пояс, с накинутым на плечи плащом из медвежьей шкуры и мечом в ножнах в руках, он смотрел покрасневшими глазами сквозь маску из дерева и золы, когда из Гаутхейма вышел Гримнир.
Из Человека в плаще так и сочилось самодовольство. Его маска была наполовину приподнята, он снял пленку с рёбрышка оленины, отбросил кость в сторону и принял кубок вина от услужливой Беркано. Он быстро осушил его, смачно причмокивая губами, а потом обратил взор на собрание воинов Храфнхауга. Гримнир прищурился на солнце, тусклый свет которого был скрыт пеленой облаков.
– Фо! – сказал он, его резкий голос был похож на скрежет камней. – Ждёте, что я подниму вам боевой дух? Развеселю и отправлю к стенам или на мост с пламенной речью о надежде и победе? Даже не думайте!
Вся работа встала. Дочери Ворона, теперь сверкающие в военном облачении из стали и железа, присоединились к толпе людей. Женщины с нижнего уровня, со щитами и копьями наготове, придвинулись ближе. Даже дети, которым дали дротики и маленькие щиты, прикусили дрожащие губы и замолчали. Диса наблюдала с карниза Гаутхейма, как Гримнир спускается по ступенькам.
– Что вам эта надежда, а? Её ведь в рот не положишь. Сможет ли эта ваша надежда уберечь ваши глотки от копий, а черепа – от топоров? Ха! Забудьте о надежде, – зарычал Гримнир и сплюнул. – Надежда для дураков. Надежда для них! Для тех мягкотелых псалмопевцов, которые тявкают и скулят у наших дверей. Пусть сами беспокоятся о том, что будет завтра. А не вы. Нар! Вы – сыновья и дочери древности. Ваши судьбы написаны; норны пряли, измеряли и обрезали нити ваших жизней. Неважно, умрём мы сегодня или через тысячу дней. Мы все умрем! Так умрите же со славой, жалкие ублюдки! Умрите в объятиях врага, пока ваши клинки обрывают их жизни, пронзая сердца! Умрите в крови, взывая к своим предкам, чтобы они стали свидетелями. Заставьте Вестников убитых рыдать, когда они придут забирать ваши души в Вальхаллу!
Воины топали ногами, гремели копьями и щитами, создавая шум, подобный грому подкованных сталью копыт. Остальные присоединились, а Дочери вплели свои голоса в завывающие крики, похожие на глубокое и горловое краа тех, в честь кого они были названы – ворон. Даже дети, ничего не знающие о норнах и судьбе, которую те ткали для каждого смертного, выли, как молодые волки, и размахивали дротиками.
Гримнир шагнул туда, где стоял Хредель.
– Это твои свиньи, скотина, – сказал он. – Ты их не заслуживаешь, но они истекали с тобой кровью и сделают это снова. Прими их! Веди их к стенам, к мосту или к чёрному чертогу Хель, мне всё равно!
– За Флоки! – взревел Хредель.
И ему ответили четыреста голосов:
– За отмщение!
Пока Хредель отдавал приказы и расставлял своих воинов по местам, ожидая нападения псалмопевцов, Гримнир повернулся и зашагал обратно по ступеням к дверям Гаутхейма. Беркано хотела последовать за ним, но он отмахнулся от неё. Женщина закусила губу и попятилась назад, топнув ногой с детской обидой, когда Гримнир не помешал Дисе подойти к нему.
– Что теперь? – спросила Диса. Гримнир ничего не ответил, хотя напряжённые плечи явно выдавали его раздражение. Он пересёк зал, поднялся на помост и растянулся на троне ярла.
– Принеси мне кубок вина, – махнул он ей в сторону камина.
Диса угрюмо хмыкнула, но всё же огляделась; её взгляд нашёл оставленный кубок. Она схватила его, вылила старый осадок и зачерпнула из котла пряного вина.
– Вода не проблема, ведь наши колодцы пополняются из озера Венерн, – сказала она, передавая кубок. – Но еды у нас осталось максимум на пару недель, и то если урезать рацион.
Гримнир снова поднял маску и выпил вино за три глотка.
– Пусть едят, как короли! Через несколько дней всё это будет не важно.
– Сколько у нас осталось? – Диса вспомнила свой сон в первую ночь на Роге, там был… дым, пепел и тепло потрескивающего огня. Её кольчуга всё ещё порвана, но конечности больше не тяжелеют от усталости…
– Три-четыре дня, – ответил Гримнир. – Мы поймём, когда забурлит море, а земля расколется. Курган этого несчастного змея поднимется со дна Скервика, и этот хитрый одноглазый ублюдок поверит, что отомстил. Но его ждёт сюрприз!
– А что ждёт Храфнхауг? – тихо спросила Диса.
Гримнир бросил на неё резкий взгляд. Он понимал, о чём она его спрашивала: что станет с ними? Что станет с их домами, их землями, когда всё придёт к завершению?
– Как я и сказал, птичка… надежда для дураков. Пусть сражаются днём, как псы войны, а ночью едят, как священные мертвецы. Это лучшее, что я могу им предложить.
– А как же я?
– А что ты?
Она отвернулась лицом к огню.
– Я смотрела, как Ульф умирает, захлёбываясь своей кровью, не в силах сопротивляться. Я смотрела, как беспомощно умирает Флоки на кресте псалмопевцов, и к Имиру его храбрость. – Девушка сделала длинный, судорожный вдох. – Дай мне слово, Гримнир. Клянись, что не позволишь мне умереть в облаке этого змеиного яда или под его ногами, словно ничтожество. Дай мне умереть хорошо, с клинком в руке, в бою с достойным врагом. – Она подняла взгляд: – Обещай мне славную смерть.
Какое-то время Гримнир молчал. Он пристально смотрел на девчонку, его здоровый глаз горел из-под тени маски. А затем он быстро снял её, чтобы девушка увидела его лицо. Гримнир встал, спустился с помоста и остановился перед Дисой. Зашипела сталь, когда он вытаскивал свой нож. Он вытянул правую руку и, сжав кулак, обнажил запястье. Гримнир кивнул, чтобы девушка сделала то же самое.
– Я даю тебе клятву, птичка, – сказал он, оставляя борозду у основания ладони. Хлынула чёрная кровь, от неё исходил запах мокрого и соленого железа. Диса повторила этот жест, её кровь была яркой и красной, как марена. Она поморщилась, когда он сжал её руку своей, запястье к запястью, чтобы смешалась их кровь. – Ты умрёшь смертью каунара. – Он притянул её ближе, его дыхание разило вином. – Но до тех пор постарайся её заслужить!
