Призрак Константинополя.
Он шаркает дальше. Обнажённый меч в его кулаке царапает окровавленную плитку под ногами, пока он, шатаясь, передвигается от колонны к колонне. Он проходит мимо оседланной лошади, пронзенной копьем и оставленной умирать под священным куполом; проходит мимо разбитой гробницы и снова слышит смех, когда рядом пробегает орда оборванных и окровавленных детей. Они смеются и пинают между собой череп, как мяч. Череп святого мученика. Он ударяется о колонну и разбивается вдребезги. Но детям всё равно. Можно разбить и другие останки, черепа остальных святых, которые легко достать из золотых и хрустальных гробов.
Вокруг себя он видит тысячи случаев вандализма: испорченные фрески и мозаики, истоптанные изображения Христа и Девы Марии – солдатами, чьи плащи-нарамники и гамбезоны украшены крестом Святого римского Отца, которые отчаянно нуждаются в золоте и серебре, чтобы вернуть свой долг венецианцам; он видит, как двери Великой церкви, благословенного собора Святой Софии, сорваны с петель и взяты в качестве добычи; люди пьют вино из мощей Христа, проклинают и богохульствуют, прелюбодействуют на патриаршем престоле со шлюхами, одетыми в украденные одежды…
Он доходит до апсиды, от большого алтаря там остались лишь развалины, и какой-то человек преклоняет перед ними колени и падает. В вертикальном положении его удерживают лишь руки, лежащие на перекладине рукояти меча.
– Почему? – спрашивает он срывающимся голосом, поднимая лицо к алтарю. – О Небесный Отец, почему ты позволяешь этому безумию продолжаться?
Его подбородок опускается на грудь; он закрывает глаза…
Ему отвечает грубый, хриплый голос:
– Ты так глуп, мой молочный крысёныш. Что в твоей руке, если не меч?
– Я не Божье возмездие, – отвечает мужчина. Он открывает глаза. Над ним нависает тень, высокая и худая. Она похожа на китовый ус и хрящ, связанные вместе верёвками мышц и твёрдыми узлами сухожилий. Сверху вниз на него смотрят красные глаза. – Я погряз в грехе, он очернил меня.
– Кто же ещё сможет доставить наказание твоего повелителя? Что труднее: стоять на коленях и ничего не делать или подняться и показать этим свиньям силу и величие твоего Господа – Бога, перед которым ты преклоняешься?
Взгляд мужчины скользит по лезвию меча. В нём видится божественный отблеск – настойчивость, которая придает сказанным словам ясность. Но мужчина всё равно колеблется.
– Я совсем один. А их много. С чего им меня слушать?
– Заставь их слушать, – шипит голос. – Твой клинок не угроза, глупец. Это обещание! Отруби несколько голов, перережь несколько глоток, и остальные послушаются. Разве ты не солдат Божий, призванный на эту священную войну, чтобы нести свою веру? Так что вставай с колен, идиот, и делай то, зачем тебя призвали!
Мужчина встаёт и поворачивается.
– Ты позволишь этому богохульнику жить? – шепчет тень.
– Нет!
– Ты стерпишь осквернителя, врага Божьего?
– Нет!
– Тогда говори, негодяй. Скажи нужные слова!
– На то воля Господа! – кричит мужчина. Пока эта фраза всё ещё отдаётся эхом под выжженным огнём куполом собора Святой Софии, дух мщения, который и был Конрадом, бросается на мужчин и женщин, оскверняющих патриарший престол.
В дыму мелькает его меч.
– НА ТО ВОЛЯ ГОСПОДА!
Конрад содрогнулся. Его глаза закатились; кубок в его руке со звоном упал на стол, разбрызгивая винный осадок по исцарапанным доскам. Тело альбиноса сжалось. Никулас схватил его за плечо прежде, чем он успел свалиться со своего места. Из-под сутаны священник достал трубку из твердой кожи.
– Старкад! – призвал он командира присягнувших. – Разожми его челюсть!
Мускулистый Старкад послушался священника, его сильные пальцы не слишком осторожно приоткрыли рот альбиноса – достаточно широко и надолго, чтобы Никулас смог просунуть между ними трубку. Он взглянул на собравшихся мужчин, на их лицах была вся гамма эмоций.
– Так не откусит себе язык и не сломает зубы. Давай, Старкад, помоги перенести его на койку.
– Что это с ним? – спросил Торвальд, перекрестившись. – Он одержим?
Никулас устало улыбнулся.
– Не демонами. Эти затяжные лихорадки и судороги вызваны болезнями, которые он подхватил на Востоке, и ранами, полученными в боях под стенами Константинополя – вы называете его Миклагардом.
– Слабое утешение. Он сможет нас вести?
В шатре воцарилась тишина. Старкад уже собрался отвечать, но его остановила рука священника на плече. Никулас встал. Он не был маленьким; они с Торвальдом были примерно одного роста. Священник встретил откровенный взгляд норвежца.
– Ты смеешь сомневаться?
Торвальд наклонился вперёд; его глаза были холодными и жесткими, цвета льда его родины.
– Священник, я осмеливаюсь и на это, и на многое другое. Мы – армия Бога, и Бог решает, кто достоин возглавить нас. Судя по всему, Господь решил наказать повелителя Скары и причины известны только ему. Мы проливали здесь кровь и ничего не добились. – Он указал на всё ещё неподвижную фигуру Конрада. – Возможно, так Бог говорит нам выбрать нового лидера.
С дальнего конца стола Хорстен хмыкнул в знак согласия.
– Святой отец?
Никулас вздохнул.
– Это Божья армия, – сказал он. – И Святой Отец римский является избранным пастырем Божьей воли на земле. Вы оспариваете это?
Командиры пожали плечами и покачали головами.
– Значит, вы согласны, что я – голос Святого Отца в этом маленьком северном уголке? Здесь и сейчас я пастырь Божьей воли, и Бог велел Конраду из Скары возглавить свой Крестовый поход, чтобы вернуть кости святого Теодора и меч, которым блаженный мученик победил посланного дьяволом адского змея во славу Христа и короля! Вы оспариваете это? – взревел Никулас.
Мужчины потупились; даже Торвальд поднял руки в знак примирения.
– На нас напали, – сказал Петр – забытый Петр, который наблюдал за всем в тишине.
– Верно, брат Петр! – сказал Никулас. – На нас напал грех гордости! Ты жаждешь славы, как извращенец жаждет девственных дочерей своего соседа! Позор, Торвальд Рыжий! Тебя ждёт позор! Мы…
– Нет, священник! – закричал Петр. Он откинул полог шатра; там тревожно кричали мужчины, пока пламя лизало ночное небо. Шум метательных машин стих, и с края лагеря ближе к озеру Венерн доносился лязг стали. – Нас атакуют!
Волкоподобные фигуры ульфхеднаров бесшумной волной обрушились на лагерь крестоносцев. Два баркаса с приглушенными весельными замками доставили два десятка человек в закрытую бухту на берегу озера Венерн – галечный берег, скрытый невысоким холмом и густыми зарослями ивы и ясеня. Там они разделились на две группы. Ульфрун повела первую, а Форне – вторую.
