Тогда она позвонила тете Кей и ее другу Берни. Они наняли грузовик, помогли нам упаковать вещи, быстро натянули на нас зимние пальто, погасили этот мигающий свет
и увезли нас оттуда!
Херзел-стрит
Так мы переехали на Херзел-стрит.
Здесь над нами жили тетя Кей и Берни,
а прямо под нами Пичес из Гринвилла.
По субботам к нам приходили и другие люди
из Гринвилла
посидеть и почесать языками.
На плите у тети Кей булькало и шипело, тушилась капуста, жарился цыпленок, а в большой черной духовке подрумянивался кукурузный
хлеб.
Люди из Гринвилла приводили с собой людей
из Спартанбурга и Чарлстона, и все они
говорили так же, как дедушка и бабушка, ели такую же еду.
Для нас они были такими же близкими, как красная пыль и сосны, пойманные светлячки в банках, рожки с лимонным мороженым.
Веселые посиделки в жаркий вечер, кружка горячего молока холодным утром, вкусная еда, бальные танцы и музыка соул – эти люди и здесь были неотделимы от той жизни.
Они были семьей.
Пожарный гидрант
Иногда мы скучаем по красной пыли,
которая поднималась от наших босых ног, а потом оседала.
Здесь тротуар раскален все лето.
Да еще и подметают плохо:
под ногами полно бутылочных стекол,
поэтому мы носим туфли.
Зато у нашего дома стоят три пожарных гидранта, ими заведует парень с гаечным ключом. В жару, когда совсем нечем дышать, он приходит и достает из кармана ключ. Из открытого гидранта вырывается мощная струя, и мы с другими детьми пробегаем сквозь нее и смеемся, попав под холодные брызги.
Иногда даже взрослые не выдерживают.
Однажды я видела, как моя мама,
которая постоянно твердит
«ни-в-коем-случае-не-ходить-босиком-по-городу»,
сняла сандалии, встала на бордюр
и подставила ноги под струю.
Она смотрела вверх, где виднелся крошечный кусочек неба.
И улыбалась.
Гены
У мамы между передними зубами есть щербинка.
Как и у Папочки Гуннара.
И у всех детей в семье есть такая же щелочка —
она объединяет нас.
Наш младший братик Роман родился бледным, как пыль.
Люди на улице останавливаются,
увидев его мягкие коричневые кудряшки и ресницы.
– Откуда взялся такой ангелок? – интересуются они.
Когда я отвечаю:
– Это мой брат, – они сомневаются, окутывая нас плотной пеленой недоверия. Но стоит нам улыбнуться,
пелена спадает.
Что я помню о Кэролайн, но мы звали ее тетя Кей
Тетя Кей на верхней ступеньке лестницы широко улыбается, ее руки приветливо распахнуты, и мы бежим к ней.
Тетя Кей вечером в пятницу нарядная, благоухающая, с ней ее друг Берни и подруга Пичес.
Тетя Кей на кухне с Пичес и Берни передают друг другу сине-белую коробку крахмала «Арго». Его твердые белые куски исчезают в их ртах, как конфеты, они медленно жуют и проглатывают их.
Тетя Кей, мама и Пичес в узких юбках поют вместе с какой-то группой.
Тетя Кей заплетает мне косички.
Тетя Кей бежит вверх по ступенькам к своей квартире,
я за ней следом.
Тетя Кей смеется.
Тетя Кей обнимает меня.
Затем падение.
Толпа людей.
Машина «Скорой помощи».
Мамины слезы.
Похороны.
Вот и все, что я помню о тете Кей.
Снова переезжаем
После того падения стало невыносимо ходить по лестнице.
– Иногда я иду наверх, забыв,
что тети Кей больше нет, – жалуется мама.
После того падения Берни и Пичес
собрали вещи и переехали в район Фар-Рокавей.
Ведь Кей, объяснили они маме, так любила
океан.
После того падения мы приехали на метро по линии «А» к ним на новую квартиру, играли на пляже до самого захода солнца, а мама сидела на одеяле и задумчиво смотрела на убегающие волны.
Кей была ее старше
всего на десять месяцев.
Их принимали за близнецов,
потому что они всем так говорили.
– Посмотришь на одну, увидишь другую, – говорила мама. – Как одно целое.
После того падения
всякий раз, когда шел дождь,
в коридоре пахло
духами тети Кей.
И тогда мы снова переехали
в квартиру на втором этаже розового дома
на Мэдисон-стрит.
Перед нашим домом стояла большая скульптура из серого камня, слоновой кости и песка, изображавшая Иисуса, Марию и Иосифа. По их телам в маленький фонтан каскадом сбегала вода.
Перед нашим домом люди часто останавливались, крестились и шептали молитвы и только потом шли дальше.
– Этот дом защищен от всех напастей, – уверял хозяин маму. – Ведь его охраняет святое семейство.
– Этот дом защищен, – шепотом говорила нам мама, – святое семейство таких уродцев отпугнет любого.
После того падения
порой я видела, как мама улыбается,
глядя на эту скульптуру. И в ее улыбке мне виделись одновременно и улыбка тети Кей, и ее тайная улыбка, предназначенная сестре, понятная лишь им двоим, будто они снова были вместе.
Школьная тетрадь
И вот однажды я вижу эту пятнистую черно-белую обложку, бумагу внутри, пахнущую чем-то дивным. Мне хочется окунуться туда с головой и жить там – между этими чистыми белыми страницами.
Не помню, как первая тетрадь попала мне в руки, я и писать-то еще совсем не умела, но кто-то, должно быть, знал, что именно она нужна мне сейчас.
Стараясь быть серьезной, я листала страницы, они шелестели, и легкий ветерок ласкал мои пальцы. Сестра не понимала, почему я застыла над тетрадкой с дурацкой улыбкой на лице, как можно восторгаться видом и запахом белой бумаги.
– А зачем ей тетрадь? Она и писать-то не умеет!
