Никаких голосований.
Никакой борьбы.
Никакого сквернословия.
Никаких войн.
Мы никогда не будем воевать.
Мы никогда не узнаем сладость именинного
кекса.
Мы никогда не узнаем ожесточения и ярости
битвы.
Дождь в Бруклине
Дождь здесь не такой, как в Гринвилле.
Не пахнет сладкой жимолостью. Не слышно мягкого шума влажных сосен. Не разбежаться и не прокатиться по скользкой мокрой траве. Мама скажет: «Сидите сегодня дома. На улице дождь», – и мы уставимся в окно. Больше делать нечего. Только смотреть, как темнеет от дождя серый тротуар, как капли скользят вниз по стеклу, как торопливо пробегают внизу люди, нагнув головы.
Но в моей голове уже рождаются
истории.
Они обретают цвета, звуки, становятся
словами.
Я рисую круги на стекле и мурлычу о чем-то
далеком.
Там, на Юге, всегда можно было выскочить в дождь и побежать, куда тебе нужно. И бабушка ничего не скажет, даже если для полного счастья ты закинешь голову и высунешь
язык.
Кажется, что Юг остался уже далеко в прошлом, но истории в моей голове возвращают меня в то время, и я оказываюсь в Папочкином саду, где всегда светит солнце.
Другой способ
Наши друзья смотрят телевизор или гуляют во дворе, а мы сидим дома и знаем, что умолять маму включить телевизор бесполезно, что, если мы попросим отпустить нас погулять на десять минут, она ответит:
– Нет, вы и так постоянно носитесь со своими друзьями. Займитесь сегодня чем-нибудь другим.
И вот однажды мама приходит домой
с двумя сумками, а в них
настольные игры: «Монополия»,
шашки, шахматы, «Муравьи в штанах»,
«Сорри», «Трабл» – почти все
из рекламных роликов, которые показывают
по субботам между мультиками.
Так много – не знаем, с чего начать,
и даем выбрать Роману.
А он выбирает «Трабл»,
потому что ему нравится хлопающий звук, с
которым кубик прыгает внутри
пластмассового колпачка. И для нас наступает Рождество в ноябре. Дни напролет, сделав уроки, мы сидим за играми, считаем деньги в «Монополии», стучим шашками по доске, забрасываем муравьев в голубые пластмассовые штаны, пытаемся играть и в шахматы, делаем ходы, пока не запутаемся. Тогда мы с Романом говорим, что так тоже можно ходить, это просто другой вариант игры, мы называем его «наш способ». Но Хоуп и Делл отвечают, что мы еще маленькие, а игра слишком сложная для нас, и молча склоняются над доской. Каждый день у нас в семье новый чемпион по шахматам: то Делл, то Хоуп – как игра пойдет.
Иногда мы с Романом уходим от Делл и Хоупа в другой конец комнаты и становимся, как они нас называют, «парочкой младенцев», потому что играем в простые игры: крестики-нолики, шашки, виселицу, соединяем точки на картинках, но чаще всего мы, затаив дыхание, стоим за спиной у старших и наблюдаем за игрой, изо всех сил пытаясь понять, как же играют другим способом.
Одаренная
Все знают, что моя сестра талантлива.
Она с гордостью отдает маме аккуратно сложенные
письма в официальных конвертах.
Оделла добилась…
Оделла преуспела в…
Оделла была рекомендована…
За выдающиеся успехи в…
Она одаренная, говорят нам. А я думаю, что дары – значит подарки, и представляю, как их у нее много.
Я не одаренная. Когда читаю, слова крутятся и разбегаются по странице. А когда встают на место, уже поздно. Класс ушел далеко вперед.
Мне хочется когда-нибудь поймать слова, подержать, а потом осторожно подуть на них и смотреть, как они медленно уплывают из моих рук.
Иногда
В нашем доме папы нет только в еще одной семье.
Когда спрашивают, где он,
мальчик отвечает: «Умер».
А девочка молча смотрит вдаль и тянет ко рту палец.
Мальчик говорит:
– Я тогда был маленький. – И показывает на сестру:
– А она совсем его не помнит.
Иногда я вру про своего отца: «Он погиб в автокатастрофе», или «Он упал с крыши», или «Он скоро приедет. На следующей неделе». И все вру да вру про следующую неделю…
Но когда сестра рядом, она мотает головой и говорит:
– Опять она выдумывает. Никакого папы у нас больше нет. – И объясняет: – Дедушка теперь наш папа, – а в конце добавляет: – Такое случается иногда.
Дядя Роберт
Дядя Роберт переехал в Нью-Йорк!
Я слышу, как он скачет через две ступеньки, как барабанит в дверь, пока мама, в бигуди и наспех запахнутом халате, не откроет ему и не скажет шепотом:
– Детей разбудишь, уже почти полночь!
Но мы уже проснулись, все четверо, смеемся и прыгаем вокруг дяди:
– А что ты мне привез?
Мама шикает на нас:
– Поздно, не время для подарков и прочей возни!
Но мы хотим подарков и прочей возни.
Да она и сама улыбается от радости,
что видит младшего брата,
который наконец-то живет в Фар-Рокавей,
где прямо под окном его квартиры плещется океан.
Роберт разжимает кулак, и мы видим пару серебряных сережек.
Он говорит сестре:
– Это тебе за то, что ты такая умная.
Мне бы тоже хотелось
быть умной, как Делл, и получать золотые и серебряные штучки просто потому, что мои мозги всегда хорошо варят. Но я не такая. Поэтому я смотрю, как она защелкивает сережки и у нее в каждом ухе появляется по маленькой серебряной луне, и говорю:
– А я знаю девочку в десять раз умнее. И ей дарят бриллианты каждый раз, когда она получает за тест сто баллов.
Роберт смотрит на меня, его глаза смеются, он спрашивает:
– Выдумываешь? Или это правда?
В моей голове это правда, да еще какая.
В моей голове
самые разные люди делают самые разные вещи.
Кто угодно, что угодно.
Хочу сказать ему, что наш мир здесь, в Бушвике,
не единственный. Но тут мои братья спрашивают:
