– А что ты привез мне?
И дядя достает из карманов,
из кожаного портфеля и даже из носков подарки.
Маме он протягивает маленькую пластинку
в сорок пять оборотов с песнями Джеймса Брауна,
которого никто из нас не любит – уж очень он орет.
Но мама ставит ее на проигрыватель, включенный
совсем тихо,
и мы все, и взрослые, и дети, начинаем танцевать.
Роберт показывает нам танцевальные шаги,
которые он выучил на вечеринках в Фар-Рокавей.
Его ноги вытворяют что-то невообразимое,
и мы все стараемся так же мягко, как это выходит у него, скользить по полу. Но наши ноги никак
не слушаются.
И мы повторяем в один голос:
– Научи нас, Роберт! Научи!
Желания
По дороге в парк дядя Роберт говорит:
– Если поймаете пушинку от одуванчика,
загадывайте желание – оно наверняка исполнится.
Но наши мысли парят высоко: мы мечтаем о качелях,
тех, что рядом с горками.
Забраться на них, ухватиться покрепче
и взлететь, как птица, закрыть глаза,
прошептать свое желание,
чтобы оно донеслось до небес. И тогда-то, верим мы,
дядины слова окажутся правдой и
все наши желания однажды обязательно исполнятся.
Доверие
Истории рождаются примерно так.
– Джек вместе с Джил на холм гулять ходил, – напевает дядя.
– И я вчера ходила гулять на холм, – говорю я.
– На какой это?
– На тот, что в парке.
– В каком?
– В парке Хэлси.
– С кем же ты там была?
– Одна.
– Тебе же не разрешают одной ходить в парк.
– А я взяла и пошла.
– Да ты, наверное, все выдумала, – сомневается дядя.
– Нет, не выдумала, ходила на самом деле.
Дяде нравятся истории, которые я сочиняю.
– …Вот пришел паук и уселся рядом вдруг. Представляешь, меня укусил паук! – рассказываю я.
– Когда это?
– На днях.
– Куда же?
– Прямо в ногу.
– Ну-ка покажи!
– Да уже все прошло.
Но мама ругает меня за вранье:
– Сейчас ты лжешь, а потом начнешь воровать!
– Не буду я воровать!
Не понимаю, как одно связано с другим и как выдумки могут сделать из человека преступника?
Не понимаю, как работает моя голова —
совсем не так, как у остальных.
Почему каждая новая история каким-то образом
превращается в реальную?
Для меня уж точно!
– Сочиняй и дальше, – говорит дядя.
– Все твои истории – ложь, – считает мама.
Возможно, правда где-то посередине между моими рассказами и воспоминаниями.
Не попадая в ноты
Каждое собрание в Зале Царства начинают с пения гимнов и молитвы, но мы всегда опаздываем, приходим, когда розовые книжки с текстами уже открыты. Выглядывая из-за чужих плеч, мы просим Братьев и Сестер найти нам местечко.
Если гимн мне нравится, я громко пою, пока моя сестра не останавливает меня, приложив палец к губам.
В нашей семье считается, что у меня ни слуха, ни голоса. Сестра говорит, что я не попадаю ни в ноты, ни в такт. Безбожно перевираю мелодию.
Но я все равно пою при любой возможности.
Даже скучные гимны свидетелей про то, как мы должны вести себя, чтобы угодить Богу, мне нравятся.
Возрадуйтесь, что вы с Его народом.
Несите Божье слово от двери к двери.
Благая весть о царстве Иеговы
От моря и до моря долети!
Но слушаю я не слова, а музыку, хотя все уверены, что это мне не дано. Тогда почему они не слышат то, что слышу я?
Тогда почему музыка так нравится мне?
Ева и змей
По воскресеньям проповеди читают мужчины. Женщинам стоять перед залом и говорить о Боге нельзя. Почему, я не знаю, но все равно слушаю внимательно:
– В день первый Бог сотворил небо и землю, и посмотрел Он, и увидел, что это хорошо.
Эта история длинная. И очень интересная. Про то, как Бог сотворил Адама и Еву, и про змея на дереве. Змей был говорящий. Он стал уговаривать Еву, чтобы она откусила кусочек от яблока, которое Бог запретил трогать. Ева призадумалась, стоит ли нарушать запрет? Зачем? Вокруг полно других яблок. И только одно Бог трогать не велел. Но уж очень красиво оно было.
А змей все подговаривал:
– Это лучшее яблоко в мире. Попробуй сама. Бог даже не заметит.
Но мы-то знаем, чем все кончилось, – и кричим про себя:
– Не делай этого, Ева! Это же дьявол притворяется змеем! Он обманывает тебя!
Но Ева откусила. И теперь прекрасным воскресным вечером мы сидим в Зале Царства и надеемся: Бог все видит и знает, что мы не виноваты. Милосердный Боже, дай нам еще один шанс! Снова пошли к нам змея, и, клянемся, уж тогда-то мы обязательно скажем «нет»!
Наш отец все дальше
Со всеми нашими переездами мы совершенно позабыли нашу семью в Огайо, голос отца, его манеру растягивать слова, позабыли шутки отца и его брата Дэвида, которые казались смешными только им самим.
Мы уже не помним, какая у него была кожа – темная, как у меня, или посветлее, как у Делл?
Какие у него волосы – слегка вьются, как у Хоупа и Делл, или жесткие, курчавые, как у меня?
Какой у него был голос – низкий или высокий?
Любил ли он обниматься, как бабушка Джорджиана, которая прижимает нас так, будто не собирается отпускать? Или он обнимал нас жестко и быстро, как мама, прикладывая теплые губы к нашим лбам так, что ее утренний поцелуй еще долго ощущается и после того, как она скажет «люблю вас», натянет свитер и уйдет на работу?
Из Огайо нам в Бруклин больше не звонят. Ни отец, ни дедушка Хоуп, ни бабушка Грейс, ни Дэвид, ни Энни, ни Ада, ни Алисия.
Будто бы наши семьи больше
не существовали друг для друга.
