Сделав с десяток-другой шагов, Иван Алексеевич увидел, что кто-то идет ему навстречу:
— Профессор! — воскликнул он, и тут же осекся.
Это был вовсе не профессор. Сначала Ивану Алексеевичу показалось, что встречает его девушка — высокая, не меньше ста восьмидесяти ростом, стройная, в белом халате, которые так любил Калабин. Тут же ему бросились в глаза выглядывающие из рукавов металлические запястья и кисти. Он перевел взгляд выше — на шею (тоже металлическую), а затем на лицо, прикрытое маской, наподобие театральных — с узкими глазницами, но без прорези для рта.
Можно было предположить, что Калабин вживил девушке-инвалиду механические руки, но увидев устрашающую маску и тянущийся за стальной фигурой толстый кабель, Лесин быстро понял, что перед ним совсем не человек.
— Здравствуй, Иван Алексеевич, — произнес нечеловек чистым, совершенно лишенным механической примеси сопрано, и, протянув к нему свои металлически руки, надел Лесину на шею чокер.
Точно такой, как у профессора и его внучки…
Часть 2, за пять лет до событий, описанных в первой части
I
В те времена Петр Леонидович Калабин переживал не самый лучший период своей жизни. Супруга, с которой они были вместе без малого двадцать пять лет, подала на развод. В своей последней, финальной беседе она наговорила ему уйму неприятных слов: «никчемный муж», «никудышный любовник», «конченый эгоист», «псих»; всю жизнь он якобы только и делал, что «использовал ее», но более она «терпеть не в силах», поскольку он стал «решительно невыносим».
Семейные неурядицы окончательно подкосили профессора, который в своих исследованиях уперся в железобетонную стену. Как бы он со своей командой ни оптимизировал алгоритмы функционирования боевого робота, они все еще оставались ужасно громоздкими, совсем не подходящими для мобильной боевой единицы.
Только программа, распознающая во всех случаях врага, требовала значительных вычислительных ресурсов. Мужчина в платье должен был оставаться мужчиной, а женщина с широкими скулами — все равно женщиной. Если же добавить сюда необходимость распознания «добрых» и «злых» намерений, все становилось совсем грустно. Требования к производительности процессора и длине программного кода возрастали многократно. А ведь распознание «врага» было важным, но далеко не единственным, что должен уметь хороший боероб.
Проблемы с решением этой задачи отягощались ответственностью за выделенный на ее решение правительственный грант. Срок подходил через четыре месяца, а Калабин еще даже не имел концептуальной идеи, позволяющей указанные проблемы разрешить.
При всем этом на Петра Леонидовича и его команду возлагали огромные надежды, все верили, что им удастся совершить прорыв. Да и как было не поверить, ведь до этого все задачи, за которые брался Калабин, успешно и с шиком разрешались.
Теперь же ресурс математической оптимизации был исчерпан, а требуемые вычислительные мощности можно было ожидать не ранее, чем через тридцать лет. Поражение и публичный позор неумолимо приближались.
Все это сделало Петра Леонидовича очень нервным и раздражительным. На ладони вылезла клятая экзема, подскочило давление. В этом состоянии он «спускал волков» на самых близких и родных ему людей — на жену, на дочь, на немногочисленных друзей.
Именно психическое расстройство, а не изъяны Петра Леонидовича как семьянина, и было истинной причиной недовольства его супруги. Именно это рассорило его с дочерью. Именно это стало настоящей причиной развода с требованием выплатить половину совместно нажитого.
К тому времени Петр Леонидович еще не был богат, хотя кое-какое имущество уже нажил. Его мало волновал размен трехкомнатной квартиры в центре Калуги. Гораздо больше его беспокоили неизбежные насмешки коллег и знакомых. Беспокоила еще одна неудача, на этот раз в его семейном «проекте».
В свои сорок семь Петру Леонидовичу стало казаться, что звезда его закатилась и теперь наступала бесконечно длинная черная полоса, с которой он совсем не умел совладать.
Рука помощи была протянута оттуда, откуда Калабин ее совсем не ждал.
Совершенно случайно судьба свела его с Евгением Николаевичем — владельцем фабрики, производящей роботов для добывающей промышленности. Шапочно они познакомились много раньше: производство запускалось по патентам Калабина, а кроме того, он несколько раз выполнял подряды завода по доработке программного обеспечения копающих роботов или, как их еще называли, робокопов.
Теперь же они встретились на званом обеде, который обоим был не по нутру, и от которого оба, в силу своего социального положения, не могли отказаться. Они разговорились, выпили; много выпили.
Алкоголь развязал Петру Леонидовичу язык и он, конечно же опуская интимности, в ответ на вопрос об экземе, покрывшей его левую кисть, поведал своему собеседнику о мучивших его проблемах. Калабин вовсе не ждал сочувствия или помощи; просто, как это нередко бывает в таких случаях, ему хотелось выговориться, и проще всего это было сделать с малознакомым ему человеком.
Евгений Николаевич, будучи старше Калабина, потрепал его по плечу и совсем неожиданно предложил помощь — эксклюзивный «мозгоправ». По словам матерого и известного своим крутым нравом капиталиста, ходили к этому доктору только толстосумы и хорошие знакомые; результат был обещан стопроцентный, при условии, что Калабин «будет четко следовать ее рекомендациям».
Несмотря на заманчивость предложения, Петр Леонидович мешкал, ведь финансовая сторона теперь стала для него деликатным вопросом. Калабину стоило сказать спасибо алкоголю, и в этот раз позволившему ему признаться в своих слабостях — теперь в финансовых.
В итоге было решено, что заплатит за его лечение Евгений Николаевич, а сочтутся они потом — деньгами или очередной доработкой программного обеспечения робокопов. Учитывая слухи, окружавшие этого человека, Калабин был уверен, что «расчет» в результате будет далеко не в его пользу, однако, принимая в учет то состояние, в котором он пребывал, Петр Леонидович, естественно, согласился.
При таком стечении обстоятельств Калабин и познакомился с Айгуль — приятной на внешность, на вид чуть менее тридцати лет девушкой, оказавшейся тем самым эксклюзивным «мозгоправом». В первые минуты знакомства ее молодой возраст отпугнул Петра Леонидовича, но вскоре уровень и дороговизна оформления ее «клиники», звание доктора наук и профессионализм позволили ему не обращать на возраст внимания.
Как и обещал Евгений Николаевич, терапия оказалась успешной. Три недели, ровно к тринадцати ноль-ноль, Калабин приезжал к ней на прием и прилежно выполнял все «домашние задания», которые давала ему Айгуль. По ее настоянию он даже взял на работе отпуск, отключил коммуникатор для всех, кто мог быть связан с наукой или семьей, и старался совершенно не думать о будущем.
Конкретные сроки «выздоровления» ему никто не обещал, но на двадцатый день из двадцати одного, на которые были расписаны его посещения, он почувствовал себя совершенно иным человеком. Свободным от уз общественного признания, готовым к любым победам и неудачам, трезво мыслящим, не боящимся новых вызовов и испытаний.
