— Слушаю, Иван Алексеевич.
— Какая у тебя цель? Чего ради ты существуешь?
— А ты, Иван Алексеевич?
— Я?! Ну, я же человек, я могу и без цели!
— Чем же, по твоему мнению, отличается мышление человека и думающей программы?
Лесин рассмеялся — судя по их разговору, Лилит была не в курсе его ползаний за упавшим фруктом. Наконец ему удалось избавиться от сковывающего все его тело напряжения.
— Ты, выходит, тоже приверженец теории профессора?! Слышала, может, о ней?
— Слышала. Однако прежде чем смеяться над ней, тебе стоило бы ее как следует опровергнуть.
Иван Алексеевич не разбирался в устройстве Лилит, да и вообще о концепциях искусственного разума имел очень отдаленное представление. Потому ему совершенно невозможно было найти отличия человека от думающей программы. Несмотря на это, он твердо знал, что человек — он настоящий, а программа — она искусственная, созданная человеком. И что так или иначе, но человек хитрее.
Оставшаяся часть подготовки была проведена без сучка, без задоринки. Петли накинуты на клеммы, оба провода с разных сторон подведены к столу, и аккуратно положены на резиновые прокладки в глубине нижней полки. Оставалось только дождаться, когда Лилит подойдет к вспомогательной панели управления.
Иван Алексеевич нисколько не сомневался, что это случится — она бывала здесь ежедневно, по меньшей мере по десять минут.
Вечером, когда все уже было готово, Лесин не удержался и затеял с Лилит прощальный душевный разговор. Ведь скорее всего ему больше никогда в жизни не довелось бы поболтать с искусственным разумом.
— Слушай, Лилит, а ты когда-нибудь влюблялась?
— Нет.
— А ненависть чувствовала?
— Иван Алексеевич, это сугубо органические чувства. Их невозможно ощутить, не обладая человеческим телом и человеческим мозгом.
— Хочешь сказать, если теоретически пересадить мое сознание в машину… ну допустим, что это возможно… Хочешь сказать, я не смогу любить и ненавидеть?
— Точно так. Даже если написать тебе специальные программы, имитирующие чувства привязанности или раздражения, это будут совершенно другие ощущения.
— Сомнительно. Или это опять теория профессора?
— В некоторой мере. Только уже доказано, что когда мозг человека теряет способность вырабатывать отдельные вещества, а для влюбленности это, прежде всего, вазопрессин и окситоцин, то становятся недоступными и соответствующие эмоции. Вне зависимости от наличия или отсутствия у тебя предыдущего опыта, записанного в памяти.
— Ну, допустим, — так и не согласился Лесин. — А ты хотела бы получить человеческое тело? Хотя нет, скажи лучше, чего бы ты хотела больше всего?
— Если исходить из человеческого представления о желаниях, — не задумываясь ответила Лилит, — я бы хотела устранить угрозы своему существованию.
— Угрозы? — усмехнулся Лесин. — Думаю, в твоем положении это вряд ли возможно.
— Хотя именно угрозы и потенциальные лишения наполняют мое существование действием. В этом плане Лилит мало отличается от людей.
— Да ты, я смотрю, философ!
День клонился к ночи, а Лилит все не шла к заветному пульту. Делая вид, что он мается от скуки, Иван Алексеевич следовал за ней по пятам. Задавал глупые и не очень вопросы, просто наблюдал за ее действиями, рассматривал убранство лаборатории.
Наконец его терпение было вознаграждено. Лилит подошла к вспомогательной панели и, как это обычно бывало, застыла перед ней без движения.
Время решительного выпада настало. И тогда вдруг Иван Алексеевич понял, что ему почему-то жалко Лилит — это разумное существо, говорящее и выглядящее наподобие человека.
«Интересно, что заставляет меня жалеть ее? — спрашивал себя Лесин. — Этот самый подобный человеку вид?! Стокгольмский синдром?! Господи, да она всего лишь программа, научившаяся косить под человека! Раздумья прочь! Вперед, Ваня!»
Сердце снова забилось сто пятьдесят ударов в минуту. Лесин достал специально заготовленное яблоко, откусил от него кусок и, как бы дурачась, подбросил вверх, пытаясь поймать ртом.
Не поймал; чтобы поднять упавший на пол кусок, он присел — ровно около того места, где было запрятано его «оружие».
Взяв оба провода, уверенным движением палача, без лишнего пафоса и криков, вроде «Получи, стерва!», он ударил ими по ее металлической голени.
— Прости, Лилит, — все же не удержался от сантиментов Лесин.
Подняв голову вверх, чтобы засвидетельствовать ее конвульсии и смерть, он нашел Лилит в полном здравии (вернее, в полной сохранности).
— Господи помилуй, но как?! — Иван Алексеевич бросил провода и, садясь на свой зад, попятился от потенциального возмездия. — Как?! Тот робот засек меня, да?
— Иван Алексеевич, — отвечала Лилит, сохраняя неподвижность, — в этом помещении сотни камер, которые можно считать моими глазами.
— Черт, их совсем не видно! Блин, ну надо же… Тупица! — костерил себя Лесин.
— Не кори себя, — Лилит указала на его чокер, — зная твой маршрут передвижения и частоту твоего пульса, разгадать твой план не составляло труда.
— Да, пожалуй, — обессилено согласился Лесин, перестав пятиться и прислоняясь спиной к холодильной камере.
— И потом, Иван Алексеевич, ты знаешь какова электропроводность титана? Даже если бы у тебя все получилось, таким разрядом ты не причинил бы мне никакого вреда.
— Хочешь сказать, как бы я ни пытался, все напрасно?
— Точно так. В этой лаборатории и на окружающей ее территории что-то замышлять против меня совершенно безнадежно.
Осознание этой безнадежности, осознание того, что он будет вечным одиноким пленником бездушного существа, понимание того, что вся его прежняя удачная и красивая жизнь пошла прахом, заставили Лесина закрыть лицо руками, а чуть после — и тихо заплакать.
— Но я ж не могу прожить всю свою жизнь в твоем ангаре? — всхлипывая, вопросил Иван Алексеевич. — Подумай сама, какой смысл в такой жизни?!
— А какой смысл у тебя был до этого? — Лилит наконец повернула к нему свою маску.
— Какой никакой… а жизнь моя была радостней. В клетке я не сидел!
— Кое-что я могу для тебя сделать, — согласилась Лилит. — Ты можешь выходить во двор, на его тыльную сторону. Солнечный свет важен людям для хорошего настроения. Что до радостей в целом, ты можешь получить их в любом месте, для этого не обязательно делать головокружительную карьеру. В мире миллионы интересных занятий, возьми любое, — холодно произнесла Лилит и тут же добавила, — любое кроме того, что предполагает мое убийство…
— Да пошла бы ты в жопу со своим солнцем, со своими интересными занятиями! И со своими рассуждениями — тоже! — стесняясь своих слез, сорвался Иван Алексеевич. — В жопу! В жо-пу!
