— Вот уж важное событие! — отвечает Аша. — У меня всегда были все А. Просто один неудачный семестр. В любом случае, как закончится этот год, я больше не буду брать математику или химию.
Аша снова начинает внимательно изучать тарелку.
— Что ты хочешь этим сказать? — недоумевает отец. В его голосе слышны столь явные ноты разочарования, что Аша внутренне содрогается. — Тебе еще два года учиться в старшей школе, а такие оценки могут сильно понизить твои шансы на поступление. Пора взяться за ум, Аша. Речь о твоем будущем!
Отец с шумом отодвигается от стола, будто ставя точку в этом споре.
— Смотри, еще не поздно поднабрать хороших оценок в этом году, — говорит мама. — Я могу помочь тебе с химией или мы можем нанять репетитора.
Мать обеими руками берется за столешницу, словно чувствует, что вот-вот разразится буря.
— Мне не нужен никакой репетитор, и я абсолютно не нуждаюсь в твоей помощи, — бросает Аша, специально подбирая слова, чтобы побольнее уколоть мать. — Все, что я от вас слышу, — это оценки и учеба. Вам совершенно нет дела до того, что интересует меня. Мне нравится работать в редакции, и у меня это хорошо получается. Я хочу проводить время с друзьями, ходить на вечеринки и быть обычным подростком. Почему вы этого не понимаете? Почему вы никогда меня не понимали?
Она переходит на крик и чувствует, что у нее стоит ком в горле.
— Милая, — обращается к Аше мама. — Мы любим тебя и желаем тебе только самого лучшего.
— Вы всегда так говорите, но это неправда. Вы не желаете для меня лучшего.
Аша встает из-за стола, отходит спиной и прижимается к стене кухни.
— Вы даже не знаете меня. Вам всегда хотелось, чтобы я соответствовала идеальному образу ребенка, который вам был нужен. Вы просто переселили меня в свою маленькую иллюзию, но меня вы не видите. Вы не любите меня. Вам надо, чтобы я была похожа на вас, но я другая.
Во время своей тирады Аша неистово мотает головой.
— Вот в чем правда. Может быть, если бы вы были моими настоящими родителями, вы понимали и любили бы меня такой, какая я есть.
Девочка чувствует, что дрожит, а ладони становятся влажными. Ей кажется, будто в ее тело вселился кто-то чужой, кто заставляет ее произносить все эти ядовитые слова. Ни пустой взгляд отца, ни слезы на щеках матери не могут заставить ее остановиться.
— Почему вы никогда не рассказывали мне о настоящих родителях? Вы боитесь, что они любили бы меня больше, чем вы.
— Аша, мы уже говорили тебе, — дрогнувшим голосом отвечает мама, — мы ничего о них не знаем. Тогда в Индии была такая система.
— А почему вы никогда не возили меня в Индию? Все дети индийского происхождения, которых я знаю, постоянно ездят туда. В чем дело, пап? Тебе за меня стыдно? Я недостаточно хороша для вашей семьи?
Аша в упор смотрит на отца, который не отрывает взгляда от своих рук, сжатых в кулаки настолько крепко, что побелели костяшки пальцев.
— Это нечестно.
Теперь и Аша не может сдержать слез.
— Все знают, кто они и откуда. Я же не имею об этом ни малейшего представления. Я не знаю, откуда у меня эти глаза, которые замечает каждый встречный. Мне непонятно, как быть с этими ужасными волосами. — Аша кричит, держа себя за волосы. — Я не понимаю, почему я помню все слова из семи букв в скрэббле, но не могу запомнить периодическую систему. Мне просто нужно знать, что где-то есть кто-то, кто меня понимает!
Она уже рыдает во весь голос, вытирая нос тыльной стороной руки.
— Лучше бы меня вовсе не было, — хлещет словами Аша. Боль и потрясение, отразившиеся на лице матери, приносят Аше удовлетворение. — Лучше бы вы никогда меня не удочеряли. Тогда я не стала бы большим разочарованием для вас! — Аша уже вопит, испытывая непривычное удовольствие оттого, что мать тоже начинает кричать.
— Хорошо, Аша. Но я, по крайней, мере старалась. Я хотя бы пыталась стать тебе матерью. В отличие от тех… людей в Индии, которые бросили тебя. Я хотела ребенка, и я была с тобой, Аша. Каждый божий день, — говорит мать, сопровождая каждое слово отстукиванием по столу. — Больше, чем отец, больше, чем кто-либо другой.
Неожиданно голос матери опускается до хриплого шепота:
— Я хотя бы хотела, чтобы ты была у меня.
Аша сползает вниз по стене, ложится на бок и рыдает, уткнувшись лицом в колени. В этой кухне, где проходили ее дни рождения, где в ее честь пекли печенье, в самом сердце ее единственного на свете дома, она чувствует себя такой одинокой и лишней, какой не чувствовала себя никогда в жизни. Несколько минут все хранят молчание. Наконец Аша поднимает голову. Ее лицо залито слезами, а светло-карие глаза покраснели.
— Просто это неправильно, — тихо произносит она, хлюпая носом. — Я провела шестнадцать лет, ничего не зная и задавая вопросы, на которые никто не может ответить. Я не чувствую себя на месте ни в этой семье, ни где-либо еще. Как будто во мне не хватает какой-то части. Неужели вы не понимаете?
Она глядит на родителей, пытаясь отыскать на их лицах хоть намек на то, что ее страдания попробуют облегчить. Мать уставилась в стол. Отец закрыл глаза, оперевшись лбом на руку. Его лицо неподвижно. Только желваки ходят туда-сюда под скулами. Никто из них не смотрит на Ашу.
Всхлипывая, Аша поднимается с пола и бежит наверх, в свою комнату. Захлопнув дверь и заперев ее на ключ, она бросается на кровать и рыдает на стеганом одеяле в белом кружевном пододеяльнике. Когда она приходит в себя, в комнате уже темно, а небо за окном стало темно-серым. Аша открывает нижний ящик прикроватной тумбочки, достает оттуда маленькую квадратную шкатулочку из белого мрамора и кладет ее перед собой. Она проводит дрожащими пальцами по геометрическому орнаменту, вырезанному на тяжелой крышке. Эту шкатулку отец купил на блошином рынке, когда ей было восемь лет. Он сказал, что она напоминает ему об Индии, о барельефах на стенах Тадж-Махала.
Аша снимает крышку и достает из шкатулки несколько сложенных записок. Бумага тонкая и потертая на сгибах из-за того, что записки неоднократно читали и перечитывали. Аша достает тонкий серебряный браслет, хранящийся под записками на дне шкатулки. Он потерял форму и потускнел. В него едва проходит самая широкая часть ладони. Но Аша умудряется его надеть. Она сворачивается в позу эмбриона, обхватив и прижав к груди большую, отороченную кружевом подушку, и закрывает глаза. Девочка лежит в своей комнате в сгущающейся темноте и слушает голоса родителей внизу. Последнее, что она слышит, прежде чем уснуть, это звук захлопнувшейся входной двери.
27
УЖАСНЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ
Мумбай, Индия, 2000 год
Кавита
Кавита открывает дверь квартиры.
— Ау? — кричит она с порога.
