Мне было недосуг разбирать. У меня было дело куда более ответственное – самоспасательная операция. Причем я не только бежала, но и вопила, тыча пальцем вперед, словно это я кого-то преследую, а не меня:
– Пожар, наводнение, грабеж, чума, налоговый сбор! Ворюги! Хватайте их! – В общем, делала все, чтобы внести сумятицу, дабы какой-нибудь добросердечный горожанин, услышав окрики: «Держи его!» – не цапнул меня за руку.
Правда, при этом я напоминала сама себе сумасшедшую летучую мышь с альтернативной системой геолокации, которая, отринув свет, зрение и логику, выбирала дорогу исключительно по собственному крику.
Зато метод работал! Во всяком случае, прохожие замирали, я могла проскочить меж ними, даже особо ни с кем не сталкиваясь.
Промчавшись под аркой каменной башни с колоколом, перемахнула парапет в месте, где две мощеные улочки – верхняя и нижняя – сходились клином у рыночной площади, украшенной парой виселиц, и, уже съезжая по наклонной каменной кладке к стоку нижней дороги, услышала:
– Да хоть бы ты споткнулась, зараза, и шею себе свернула! – в сердцах пожелала Хель.
– И вам, уважаемая, тем же концом и по тому же месту, – просипела в ответ я. Все же желание язвить у меня работало порою автономно от здравого смысла.
Краем глаза успела отметить слева вдалеке высокую мощную городскую стену и две башни с бойницами. Мне определённо нельзя было удирать в ту сторону, а то окажусь в ловушке. Потому помчалась мимо фахверковых двух-трехэтажных домиков, основу которых составляли вертикальные столбы и наклонные балки из деревянных толстых брусьев, что были видны снаружи. А стены чаще всего оказывались заполненными каменной кладкой, реже – глиняной мазанкой. В основном беленой. Но изредка мелькали и выкрашенные в оранжево-красный, зеленый, бежевый дома.
Но я летела мимо них стрелой, не размениваясь на впечатления. Вперед, только вперед и иногда вбок, чтобы сбить прицел у серомундирного мага.
– Справа! – гаркнула мне в ухо Хель, отчего я чуть шарахнулась в сторону и… магическая ловчая сеть зацепила меня, скрутив по рукам и ногам, выбив воздух из легких.
Я со всего маху упала наземь.
– Ну вот и все, добегался, пацан! – вытирая пот со лба, усмехнулся серомундирный, победно глянув на меня сверху вниз.
Его догнал запыхавшийся владелец кошеля.
– Уу-у, сучё… – просипел он. Но я, как девушка интеллигентная, предпочла услышать «гадёныш». Увы, так нельзя было проигнорировать ботинок мужика, который замахнулся, метя мне в живот.
Я уже сжалась, приготовившись ощутить удар под дых, как услышала:
– Нет! Мне его живым до суда довести нужно. А если посильнее приложить, то он и сдохнуть может. – И, подобрав с земли выроненный кисет с монетами, серомундирный протянул его бывшему владельцу. – Ваш?
– Да, – с готовностью отозвался тот. – И ведь как стащил-то, крысенок! Я бы и не заметил, если бы не моя чуйка! – гордо заключил он.
– Конечно, твоя, – проворковала Хель, которую никто, кроме меня, не слышал. – Вот погоди, через месяцок приду к тебе с повесточкой сердечной хвори… Надеюсь, ты меня тоже своей назовешь.
Судя по ее ласковому тону, на «чуйку» она все же обиделась.
Мое же чувство уважения к этому совсем-не-господину в камзоле закончилось, когда я едва не получила от него со всей силы ботинком под дых. И просвещать его, кто стоит с ним рядышком, любовно дыша в затылок, я не подумала.
– Так, пацан, поднимайся. Пойдем в тюрьму. Сегодня как раз судья Доророк вышел из запо… – серомундирный осекся. Видимо, понял, что, если не хочешь проблем, о начальстве, как о покойном, либо хорошо, либо молча, и исправился: – …в смысле у него закончилась передышка от тягот жизни. Так что приговора долго ждать не придется.
Не могу сказать, чтобы это меня обрадовало. Дорогу до участка я помню смутно, как и душную тёмную камеру, набитую битком. Грязные потные тела, лязг запоров и писк наглых крыс, которые, не стесняясь дня и людей, шныряли по казематам. Двум здоровым камерам, которые были друг напротив друга: мужской и женской.
Голова раскалывалась, тело ломило. Хотелось есть, пить, спать… Но больше всего – послать тремя векторами из высшей матерноматики на все четыре стороны одну зудящую чернобалахонницу. Причем, если бы костлявая канючила только о моей смерти, это бы не так раздражало. Но нет. Она причитала еще и своем отпуске. О пальмах, песочке, волнах и нехорошей мне, которая ее всего этого лишает. Одним словом, издевалась.
Я в полуобморочном состоянии бормотала в ответ, что здесь тоже почти рай, хотя и яблочки не те, и змеи мелковаты, но все равно… В общем, мы отлично проводили время до суда, беся друг друга.
Зато от меня и Хель сокамерники предпочитали держаться подальше. Так что в компании костлявой были даже плюсы: ко мне не пытались лезть. Видимо, интуитивно чувствуя смерть рядом.
Из камер выводили по четыре человека – на суд. Причем споро так выводили. Прям как конвейер: через каждые полчаса – новая партия. Я прикинула, что на каждого обвиняемого таким образом чуть больше пяти минут. Да уж… за такой промежуток времени точно можно оценить все улики, опросить свидетелей и предоставить доказательства.
Я взгрустнула. Вариант лучшего алиби – прикинуться потерпевшей – увы, был не для меня. Хотя бы потому, что «обокраденный» не пожалел своего времени и возжелал свидетельствовать на суде.
– Ты, ты, ты и ты! – Через решетку ткнули пальцем, указав на меня и еще троих: косматого страшенного мужика, побирушку и парнишку с хитрющим взглядом. Судя по всему, малец не первый раз был тут. Надсмотрщик отрывисто гаркнул: – На выход!
Один за другим, под конвоем, мы поплелись по коридору.
В мужской камере я оказалась исключительно из-за того, что выглядела по местным меркам пацаном: грязные штаны, голова, обмотанная тряпкой, сапоги и пыльная рубаха. А докапываться до гендерной сути тут, в отличие от моего мира, не то чтобы было не принято, скорее некогда: тюрьма и так трещала по швам. Но сегодня – удачное стечение обстоятельств – переполненные застенки можно было и разгрузить, разом и осудив преступников, и отправив их на каторгу. Вот и торопились стражи. Те, что остались и не были привлечены в патрули, прочесывавшие город в поисках сбежавшего Дьяра, спешно выводили заключенных из камер.
Так что ни о каком досмотре, когда меня привели в тюрьму, речи не шло. В мою сторону, перед тем как снять ловчую сеть, лишь посветили каким-то амулетом. Тот неярко вспыхнул ядовито-зеленым, и недовольный надсмотрщик буркнул:
– И этот, чтоб его, с даром! Кандалов из анаритума на вас не напасешься! Как тебя звать-то?
Я напрочь забыла, что ныне принадлежу к роду Уикроу и ношу имя Тигиан, ляпнув:
– Вик…а, – я зашипела от обжигающего холода на последнем звуке: это стражник нацепил мне на руки кандалы, металл которых, по ощущению, только что облили жидким азотом.
