— Садись, садись, — говорю. — С нами можно. Я хоть и десятник, но женщина для меня тоже человек.
В шутку сказал, она аж вся вспыхнула. Но за стол напротив нас садится.
— Не простой наш батька человек! — молвит Голец, ворочая ложкой в каше. — Ох, непростой.
— Чем же он по-твоему непрост? — тут же с готовностью спрашивает Млада, точно для нее я не прост как по-особенному.
— Ты, дуреха, хоть видела как он голыми руками урмана кончил? Одной рукой и одним ударом. Я впервые такое вижу, а ты?
— Разве только этим?
— Не только. Посмотри: с виду тихий, но лучше его не злить.
— Ага, страшен я в гневе, — поддакиваю, улыбаясь. — Вообще-то с урманом мы были в равных условиях, только я в брючатах, а он нет. Просто так получилось, попал удачно. А вообще я белый и пушистый, мухи не обижу.
— Вот-вот. Словечки разные болтает нездешние, такие, что мы и не слыхивали. Стяр до того как память потерять другим был.
— Каким? — не унимается любопытная девка.
— Другим. Совсем, — заявляет мой наблюдательный денщик с набитым ртом.
— А каким стал? — не унимается девка.
Я внутренне замираю, становится мне интересно, что думает на мой счет денщик.
— Лучше стал. С какой стороны не погляди.
Минуты три молча жуем, потом Голец заявляет:
— Вот я и думаю: может мне тоже того… головой об дерево бахнуться? Авось и я атаманом сделаюсь.
— Болтунов в атаманы не берут, — говорю. — Даже не собирайся. Это во-первых. Во-вторых: какой, нафиг, атаман? Страх потерял? Узнаю, что снова в леса подался — накажу, так и знай. При мне целее будешь. И богаче.
Голец посрамленно затыкается. В очередной раз перехватываю изучающий взор Младины.
Знаком мне этот взгляд. Задумчивый и внимательный, сугубо женский. Но девки из сауны так не смотрят. И слабые на передок подружки пацанов из моей бригады тоже. Здесь все намного серьезнее. Девчонка, похоже, намеревается влюбиться. Понять ее можно, парень я хоть куда, опять же от насильника героически спас, накормил… Только оно мне надо? Сколько ей? Семнадцать, девятнадцать? Сопля еще, хотя, тут замуж рано ходят, к сорока пяти уже внуков нянчат гарантированно. Мне бы домой вернуться, а не женитьбы разводить. Девка ладная, слов нет, но жизнь ей ломать права не имею, в любую минуту могут убить, покалечить, либо нежданно-негаданно обратно в двадцатый век закинуть. Надо как можно скорее развеять все ее иллюзии. Вон Голец с нее глаз не сводит, чем не жених?
Все, что вынес Кулей мы подъедаем до чиста. Наелись, в принципе, но и от жаркого бы не отказались, тем более, что убийственный запах жарящейся утки уже давно щекочет ноздри.
Отправляю Гольца прогуляться до причалов, понюхать что там да как. Когда он уходит, наклоняюсь через стол к Младе.
— Слушай, девочка, меня внимательно. Вижу я как ты на меня поглядываешь. Завязывай с этим, ничего себе не придумывай и на меня не рассчитывай, я скоро отсюда свалю навсегда и…
— С собой возьми, — говорит, обрывая на полуслове. — Я верная. Не хуже всяких боярынь.
— Да не нужна мне боярыня, никто не нужен, понимаешь? Я туда уйти должен, куда никого кроме меня не пустят. Не обижайся, хорошая ты, но так надо. Нельзя тебе со мной.
Молчит. В глаза смотрит. Не понимает.
Я опускаюсь на место.
— Вон, к Гольцу лучше присмотрись. Неплохой парень. Большим человеком станет, если с головой дружить будет.
— Не люб, — говорит обиженно и головой трясет. — Лучше б смолянам продал, чем так…
Продолжить нам мешает появление упомянутого бывшего разбойника. Он подбегает к столу, точно за ним черти гонятся.
— Стяр, там эти… смоленские… Шестеро. У дворового мальчишки про тебя спрашивали.
В натуре злопамятные. Как найти сумели? А может просто горло промочить пришли? Нет, коли спрашивали, значит, не просто горло… Твари, пожрать не дают.
Вскакиваю с лавки, хватаю меч.
— Бери Младину, дуйте на берег справа от причалов к лодкам, ну, знаешь… меня ждите там.
— Батька, не брошу я тебя!
— Уводи девчонку, остолоп! Живо, я сказал! Через задний ход давайте! Я подержу их.
Голец как хоккеист через борт перемахивает стол, хватает Младину за руку и тянет в сторону кухни. Второй меч Харана у него, от лапотников отбиться сможет.
Иду с мечом к выходу, решительным пинком распахиваю дверь. Кому-то снаружи прилетает по лбу. Троих из этой четверки я уже видел возле торга. Толпятся как бараны перед корытом, в руках ножи и дубинки, сами потные, всклокоченные, видать непросто было нас отыскать.
— Чем могу быть полезен, господа?
— Сейчас рвать тебя будем! — натирая ушибленный лоб, громко заявляет тот, который обломился с покупкой Младины. Обиделся, значит…
Я разражаюсь издевательским смехом.
— Ты чем рвать собрался, борода многогрешная? Дубьем сырым? А может тебе кишки железом похолодить, чтобы соображал получше?
Стоит он ко мне первым, чтобы продырявить его пузо мне стоит сделать один неглубокий выпад. Трое единомышленников подпирают его с боков и будут только мешать при замесе. Однако убивать и калечить мне их никак не хочется.
— Ладно, мужики, — говорю примирительным тоном, — идите отсюда по добру по здорову, ловите беззащитных зверушек и снимайте шкуры с них. Я десятник боярский, положу вас тут и мне ничего не будет, а вам за меня боярин виру назначит мало не покажется. Вкурили?
Молчат зверобои.
Господи, да что ж вы такие страшные! Лешие как на подбор! Неудивительно, что Млада им приглянулась, ясно не для черновой работы нужна — кровя улучшать требуется в срочном порядке.
Зверобои…
А где еще двое?
Тут их старшой наклоняет голову к правому плечу. Совместно с последней мыслью мозг обжигает электрический разряд инстинкта самосохранения. Едва успеваю нырнуть влево, мелькнув в непосредственно близости от шеи лесовика, внутрь корчмы со свистом залетает длинная стрела с приплюснутым жалом. Вот тебе и охотнички, слов на ветер не бросают, должно быть, рвать меня собирались со стрелой во лбу уже бездыханного.
Переть грудью на взведенные луки фраера надо поискать, вот и я спешу подальше от двери, чешу от нее скорым полуприсядом и натыкаюсь на Кулея. За ним пыхтят потные мордовороты никак на обидчивых лесовиков не похожие. В глазах под сурово сдвинутыми бровями решительный блеск, в руках топоры.
Что еще за явление?
— Это он! — возбужденно кричат за спиной корчмаря. — Держи!
Кто — он? Я что ли? Выяснять намерения этих ребят нет ни времени, ни желания. Бросаюсь обратно к двери. Приседаю под летящей в лицо дубиной, толкаю кого-то в сторону, отмахиваюсь несильно мечом, жму напролом. Позади слышен хряск разрубаемых костей, крики, буйволиный рев, ругань…
