– Налей мне вискаря в стакан, иначе сойду с ума, – сквозь зубы от боли говорит друг.
Подхожу к бару и наливаю два бокала – себе и ему. Вит залпом осушает алкоголь и ставит пустой бокал на тумбу около себя.
– Влад, ты же понимаешь, что терпение Амирхана не резиновое. Главное – не переиграть, – снова начинает поучать меня. – Он любит сестру – это факт. Но она находится слишком долго у нас.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю, допивая виски.
– А то ты сам не понимаешь! Каждый день Абрамов думает, что ты делаешь с его малышкой сестрой, как извращаешься. День за днём. И он начинает сомневаться, нужна ли ему она обратно. У их семьи же имидж. Нахер им паршивая овца, которая столько стоит?
– Он никогда так не поступит. Ему гордость не позволит её оставить.
– Это ты так думаешь. Он прострелил ногу своему брату-гандону. Даже если мы вернём девчонку, как он поступит с ней? Думаешь, он будет относиться к ней, как прежде? Она – прямое напоминание о его неудаче. Не знаю, Влад, – Вит качает головой и тяжело вздыхает.
Я сжимаю челюсти так сильно, что ещё немного и послышится хруст.
Виталик озвучил всё то, что крутилось в моей голове. Я и сам об этом думал постоянно. Пора возвращать Камиллу домой.
***
Домой приезжаю глубокой ночью. Впервые за неделю. В доме стоит тишина. Распускаю охрану и сразу же иду в комнату Абрамовой. При моём появлении собаки сразу же насторораживаются, но когда понимают, что опасности нет, продолжают спать возле Камиллы.
Подхожу ближе к кровати, где спит девушка и просто смотрю на неё. Она так красива, словно ангел. Кончики пальцев начинает ломить от желания дотронуться до её нежной кожи, провести пальцем по пухлым губкам и дальше вниз.
Не отказываю себе в удовольствии – провожу рукой по щеке Камиллы. Ресницы девушки тут же начинают дрожать, и она открывает глаза. Пугается, но затем понимает, что бояться нечего.
– Влад? – сонно протягивает.
Такая беззащитная, домашняя. Моя.
Хоть и обещал себе больше её не трогать, но не могу. Наклоняюсь и целую. Без слов, просто накидываюсь, словно голодный зверь. Рычу ей в губы, кусаю то верхнюю, то нижнюю, проникаю языком. Сминаю грудь сквозь тонкую ткань маечки. Сладкая невыносимо. Хочу вылизать каждый миллиметр кожи и трахать до беспамятства. Ладони кладу на бёдра, сжимаю, вдавливаю в себя. Чувствую, что Камилла сопротивляется, бьёт кулачками, сцепляет зубы.
Отрываюсь от неё, чтобы посмотреть и совсем не ожидаю, что она ударит меня по лицу.
– Не смей меня трогать, животное! – кричит девчонка и, пользуясь моей заминкой, вскакивает с кровати.
– Ты думаешь, что можешь пропасть на неделю, а потом прийти как ни в чём не бывало и начать меня зажимать в кровати? Я не одна из твоих шлюх, тебе понятно? Не потерплю такого отношения к себе.
Я чувствую, как злость начинает нестись по венам. Медленно встаю с кровати и поворачиваюсь к Камилле. Она стоит и сжимает руки в кулаки, её грудь быстро поднимается и опадает.
– Ты права. Ты не моя шлюха. Ты – пленница. И, кажется, ты начала это забывать.
– Забывать? Разве ты позволишь?
Чтобы не натворить ничего, о чём буду жалеть, я просто выхожу из её комнаты и иду к себе. Я устал не по-детски, мне нужен сон.
Захожу внутрь и слышу шаги позади себя.
– Ты что думаешь, что можешь просто взять и уйти?!
Я снимаю кожаную куртку и кидаю её на пол, затем кобуру и отправляю туда же. Поворачиваюсь к Камилле, я намеренно с ней груб:
– Если ты пришла сюда не для того, чтобы встать на колени и отсосать мне, тогда пошла вон отсюда.
Вижу, что мои слова её задели. Она стоит открывает и закрывает рот. Мой взгляд падает на кровать, и я понимаю, что никто, блять, за неделю не сменил бельё! На ней всё те же простыни, что были в ночь, когда я лишил Ками девственности. Девушка, проследив за моим взглядом, краснеет, видимо, вспомнив всё, что творилось на этой постели. Подхожу ближе и провожу пальцами по засохшему пятнышку крови. Неопровержимое доказательство, что Камилла Абрамова стала моей в ту ночь.
– Не говори со мной в таком тоне, Влад. И не делай вид, что тебе всё равно! Мы можем просто поговорить, м? Без твоих альфа-замашек? Просто, блин, поговорить! Обсудить всё.
– Я не хочу ни о чём разговаривать и что-то обсуждать.
– Ну, а я хочу!
– Да мне похрен, что ты хочешь, малышка. Это жизнь, и мы не получаем того, что хотим, – резко отвечаю.
Поговорить она хочет. Мы не будем разговаривать. Не сейчас. Потому что могу лишнего сказать.
– Влад…
– Как думаешь, если отправить эту простынь твоему брату, как он отреагирует? – спрашиваю, только чтобы её заткнуть, хотя я предпочёл бы другой способ.
Отворачиваюсь от Камиллы и расстегиваю рубашку. Я хочу спать. С ней. Просто спать. А завтра мы поговорим.
Собираюсь предложить это девушке, когда слышу какой-то шорох.
А затем звук взводимого курка.
Медленно поворачиваюсь.
В двух шагах от меня стоит Камилла и держит меня на прицеле.
Её глаза полны решимости.
Я вижу в них свой приговор.
40
Камилла
Взвожу курок и целюсь во Влада.
Дышу рваными вдохами, сама до конца не понимая, что собираюсь делать. Когда он начал говорить все эти вещи, во мне что-то щёлкнуло. Мне хотелось заставить его замолчать. И когда увидела, что он так небрежно бросил оружие на пол, то не смогла не воспользоваться этим.
Туманов смотрит на меня, и на его лице нет абсолютно никаких эмоций. А мне кричать хочется, бить его, сделать больно, чтобы хоть как-то отреагировал, чтобы знать, что он чувствует хоть что-то.
Я не видела его всю неделю. С ума сходила, гадала всё ли с ним хорошо. Под кожу въелся. Я уверена, что всегда, каждый день, каждую секунду до конца жизни буду думать о Владе Туманове. И как же это больно осознавать, что мои чувства – первые, настоящие – без ответа. Я ему не нужна. Приятный бонус в его мести моему старшему брату.
Влад ухмыляется и идёт на меня.
– И что же будешь делать, малышка Ками? – лениво протягивает.
– Не подходи! – предупреждаю.
– Почему? В упор стрелять будет удобней, меньше крови.
– Я сказала – не подходи! – говорю ещё раз, но он не слушает.
Я отвожу пистолет правее его плеча и стреляю в стену. Звук выстрела оглушает, а Влад даже не шевелится. Он всё так же наступает на меня.
– Ещё один шаг, и я застрелю тебя, – говорю, как можно спокойней, но руки трясутся так сильно, что я боюсь выронить оружие.
