— Я уезжаю. Сейчас же.
Он с притворным сожалением покачал головой.
— Боюсь, не получится.
— Я уезжаю, — упрямо повторила она. — Если ты не отвезешь
меня, пойду пешком.
— И не надейся. Хоть ты и продажная сука, я не дам тебе
сбежать дважды.
— Ты не заставишь меня остаться.
— Посмотрим. — Он схватил ее за плечи. — Послушай, Джо,
давай не будем...
— Убери руки, — прорычала она. — Отстань от меня, не желаю
тебя больше видеть. — Она попыталась вырваться, но он не отпустил; и тогда она
ударила его.
Куинн навалился на нее, поймал за запястья и закинул ей руки
за голову.
— Ненавижу, — прошипела она. — Ненавижу, когда ты меня
трогаешь.
Он угрожающе напрягся, в глазах начала закипать ярость.
— Тем хуже, — тихо произнес он. — Пока ты моя жена и я тебя
хочу, я буду трогать тебя всякий раз, как мне этого захочется.
— То есть насиловать, — глухо проговорила она.
— Н-ну... нет, это мне никогда и в голову не приходило. В
жизни не брал женщину силой. И сейчас не стану... — Она отвернулась, но он
опустил голову и поцеловал ее в щеку. Губы нежно коснулись чистой кожи и
скользнули за ушко. — Вот видишь, любовь моя, мне и не придется...
Нежные слова были так неожиданны, что Элизабет охватила дрожь,
когда его губы скользнули в чувствительный уголок между плечом и шеей.
— Ты так красива... Мое истинное наслаждение, моя страсть,
моя боль... — шептал он. — Я так долго ждал, представлял тебя в моих объятиях,
в моей постели... Я хотел тебя; я даже не представлял, что можно так хотеть
женщину...
Он не набросился на нее, нет, он был слаб и покорен. И не
скрывал своей жажды.
Ей все-таки удалось выдавить из себя:
— Я тебя не хочу.
Он улыбнулся, уткнувшись ей в шею.
— Не верю.
Его губы скользнули к мягкому бугорку ее груди, язык обвил и
потеребил розовый сосок, пока тот не набряк. Тогда он забрал его в рот, вызывая
пронзительное наслаждение, граничившее с болью. Нежно посасывая, он скользнул
рукой к бедру, лаская плоский живот, длинную гладкую ногу.
Элизабет застонала. Куинн поднял голову и поцеловал ее в
плотно сжатые губы.
— Раскрой для меня рот... Ты же знаешь, что тебе этого
хочется.
Его натиск она бы еще выдержала, но эта доводящая до
изнеможения ласка отнимала последние силы к сопротивлению, лишала воли.
Элизабет со вздохом приоткрыла губы, и он печатью поцелуя
скрепил свое право обладателя.
Она покорно обвила его за шею и притянула к себе. Когда он
пристроился у нее между ног, ее тело приняло его как свою часть.
Они придавались любви, испытывая самую чистую, самую
интимную человеческую радость.
И только маленький уголок ее сознания жалобно протестовал,
говоря ей, что нет большего унижения, чем любить мужчину, который презирал не
только ее, но и самого себя, за то, что испытывал к ней желание.
Когда все кончилось, когда сердцебиение и дыхание
восстановились, Куинн приподнялся и отодвинулся, и она почувствовала внезапный
холод и утрату.
Куинн между тем сиял — то ли от полученного удовольствия, то
ли от одержанной победы.
Он притянул ее к себе, положил ее голову себе на плечо и
поцеловал. Его голос показался Элизабет несносно самодовольным.
— Думаю, нам пора прекратить болтать об отъезде и заняться
планами на будущее. В прошлом году мне пришлось много времени провести на
Уоллстрит, так что я уже подумывал, не передать ли кому эту часть дела или
переехать в Нью-Йорк. У тебя будет время осмотреться — может, устроимся в
Бостоне, выберешь, где тебе больше нравится...
Итак, он решил, что выиграл не только сражение, но и войну в
целом.
Ну уж нет!
Элизабет беспокойно зашевелилась, как муха, залетевшая в
паутину. Встретив вопросительный взгляд Куинна, она произнесла первое, что
пришло в голову:
— Который час?
Он взглянул на часы:
— Почти половина второго.
— Полвторого! — не веря, воскликнула она.
Он рассмеялся.
— Мы столько трудились ночью, да еще такая погода... — Он
кивнул на окно. За серыми клубами тумана ничего не было видно. — Вполне можем
остаться в постели до вечера.
— Я не знаю... — начала она, но, увидев его изменившееся
лицо, поспешно добавила: — Мне пора поесть.
Он провел длинными пальцами по ее щеке и подбородку и
предложил:
— Поскольку нам предстоит нагнать пять лет, а сейчас у нас
медовый месяц, если ты побудешь здесь, я совершу набег на кладовку, и мы
пообедаем в постели.
Она постаралась говорить ровно:
— Я предпочла бы встать. Не люблю есть в постели.
— Хорошо, — с явной неохотой согласился он и чмокнул ее в
щеку.
Элизабет встала с кровати и, чувствуя на себе взгляд Куинна,
поспешно натянула пеньюар.
Она шла к двери, когда Куинн вдруг с лукавой ухмылкой
спросил:
— Не хочешь принять душ вместе?
— Нет, спасибо, — чопорно ответила Элизабет и ринулась
прочь.
У себя она в рекордное время приняла душ, натянула свитер и
юбку, запихнула все остальное обратно в чемоданчик и спустилась на кухню.
Включив свет, чтобы разогнать тоску пасмурного ноябрьского
дня, Элизабет открыла дверки кладовки и, пробежав глазами по полкам, нашла
консервированные сосиски, ветчину и томаты. Поставив все это жариться, она
вынула из морозильника батончик хлеба.
Кофейник уже шумел, а она раскладывала по тарелкам
импровизированный обед, когда появился Куинн в серых брюках и черной рубашке
поло.
— Мм... вкусно пахнет.
Запустив руку ей в волосы, он откинул их и запечатлел
поцелуй у нее на затылке. Потом сел за стол.
Он ел с явным аппетитом, Элизабет же еле ковыряла вилкой —
ей не давала покоя мысль, что они будут делать, когда снова окажутся в Лондоне?
— Что-нибудь не так? — Его вопрос заставил ее вздрогнуть.
— Нет, ничего. — Голос выдавал ее тревогу. — Конечно, ничего.
— У тебя какой-то отсутствующий вид. Не замышляешь ли ты
чего?..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Я просто задумалась.
Он насупился.
— Судя по выражению твоего лица, мысли у тебя невеселые.
Ругая себя и стараясь отвести подозрения, Элизабет между тем
сказала правду:
