Рукоделие всегда отвлекало ее от душевных терзаний. Что ж, на сей раз она сошьет что-нибудь практичное, на каждый день. Простой фасон без всяких оборок, вышивки и кружева, из добротной грубой шерсти. Ноги сами привели ее в комнату с гобеленом, где она проводила почти каждый вечер, когда еще только попала сюда. Во время шитья она иногда пела, как делала дома, убаюкивая младших сестер. Но сегодня петь не хотелось.
В свете свечей блестела позолоченная зеркальная рама. Урсула не стала смотреть на свое отражение, уверенная, что увидит в нем нечто отвратительное. Она принялась за работу в молчании, стараясь думать только об игле и нити. Мысль, что при всех своих слабостях и недостатках она никогда не была лентяйкой, утешала ее.
Урсула чувствовала, как рядом кружат мелкие бесы. Они несли ей правду, от которой она бежала все эти годы и которую никогда не произносила вслух даже на исповеди. Как бы она ни ссылалась на обилие работы, на самом деле она не навещала родителей совсем по другой причине. Просто так легче было представлять, что их никогда не существовало, а у нее совсем другая семья, которой можно не стыдиться… Но сегодня эти мечты обратились в прах. Клеймо дочери палача Ганса Зауэра останется на ней навсегда, раз даже спустя десять лет люди помнят, кто она такая.
Через час между лопатками заныло, но Урсула упорно продолжала шить, склонившись над тканью. Когда догорела последняя свеча, вверх взвился тонкий дымок и комнату окутал мрак. Урсула встала и потянулась, а затем прилегла на кровать в алькове, притянув к себе маленькую вышитую подушку. Бархатная темнота окутала ее со всех сторон, и она забылась рваным тревожным полусном.
…Урсула проснулась от того, что кто-то присел на кровать. Постель под ним прогнулась. От неожиданного пробуждения сердце застучало где-то в горле. Впервые за все десять лет, что она жила в этом доме бок о бок с демонами и чернокнижником, Урсула испугалась. От страха ее бросило в жар, дыхание сбилось. Медленно, очень медленно она перевернулась и села.
Тяжелая штора заслоняла луну, чей скупой свет едва позволял различить очертания предметов. Пришелец сидел к ней спиной. Это Ауэрхан, поняла она, и облегчение разлилось по всему телу. Он наверняка искал ее после ужина и теперь явился утешить. Урсула дотронулась до его плеча.
Человек обернулся, и она отдернула руку.
–Ты понадеялась на красоту твою и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему
[21]…
Голос его был точно небесный рокот, что доносится издалека, предвещая бурю. От пришедшего пахло вином, но откуда-то Урсула знала, что он совершенно трезв.
–Женщина, оголяющая себя перед мужчиной, все равно что прелюбодействует,– он говорил очень тихо и без всякого выражения, точно читал книгу на незнакомом языке, не улавливая смысла слов.– Я знаю твою семью, Урсула Зауэр. Твой отец не пропускал ни единой службы. Он молился за каждого грешника, которого был вынужден отправить к Господу. А твоя мать больше всего на свете боялась, что какая-нибудь из ее дочерей собьется с пути. Что ж, это случилось. Россказни о том, что ты якобы вышла замуж, как порядочная женщина,– полная чушь! Теперь мне ясно, что у тебя были иные причины не показываться родным на глаза.
Во рту как будто совсем не осталось слюны. Урсула разомкнула ссохшиеся губы:
–Что значит «не пропускал»?
Зильберрад сухо рассмеялся, и от этого у нее мурашки побежали по спине. Она попыталась отодвинуться, но он одним молниеносным движением схватил ее за подол и потянул его вверх, так что показался край чулка и нижней рубашки.
–Твой отец скончался от гнилой горячки
[22] нынешней зимой, сразу после Рождества. Он разлагался живьем, пока ты тут жрала и блудила!
Он хочет ее напугать, поняла Урсула. Проучить за то, что слишком откровенно оделась во время ужина. Ее отец не мог умереть! Ни он, ни матушка никогда не болели даже насморком. Отец мог легко поднять двух дочерей одной рукой. Его гигантский рост всегда устрашал окружающих, а ей он казался крепостью. Зильберрад даже толком не был знаком с ним. Это ложь!
Занятая этими мыслями, она слишком долго сидела неподвижно, когда следовало бы бежать. Внезапно Зильберрад дернул юбку на себя, и Урсула потеряла равновесие, упала на спину, ударившись затылком о столбик кровати. В голове загудело. Зильберрад навалился на нее, вдавив в кровать. Урсула попыталась упереться ладонями ему в грудь и оттолкнуть. Это ведь несложно, она позволяла Харману себя целовать, но, стоило ему зайти чуть дальше, отпихивала без всякого труда…
Однако Зильберрад не походил на Хармана. Он был огромен, как скала, что падает на тебя сверху, дробя каждую косточку. Он хрипел и смеялся. Сжал в одной руке обе ее кисти, так что Урсула не могла даже пошевелить пальцами. Она хотела укусить его, но испугалась, что тогда он точно выбьет ей все зубы. Лишь когда Зильберрад задрал на ней юбку, коленом разводя ноги, она вдруг вспомнила, что может кричать. Агата и Кристоф наверняка еще здесь! И Ауэрхан, который услышит ее, где бы она ни была!
–Ш-ш.– Его губы коснулись мочки ее уха.– Твой отец умер, но матушка-то жива. Осталась, бедняжка, совсем одна с детьми в городе, где столько ведьм…
Урсула забилась, как зверек, попавший в силки, но Зильберрад даже не шелохнулся. Он ждал. Она попыталась заплакать, чтобы разжалобить его, но слезы кончились. Потом он сдавил рукой ее грудь, но через жесткий корсаж она этого почти не почувствовала. Ауэрхан в ее снах тоже прикасался к груди, но это было совсем не так. Все было не так.
Он долго не мог войти. Урсула даже начала верить, что ее тело не пустит его, но тут Зильберрад, устав ждать, насильно протолкнулся внутрь. Она даже подумать не могла, что это так больно! Ее словно раздирали изнутри пыточной грушей. Схватив подушку, она вгрызлась в нее зубами. Зильберрад был везде. Он проникал в ее тело через каждое отверстие, наполнял ее собой, огромный, вспотевший. Его пальцы впивались в кожу ее бедер. Зубы погружались в нежную плоть плеча. Ей казалось, что внутренности ее разорвало. К горлу подкатила тошнота. Она успела отшвырнуть подушку и повернуть голову набок, прежде чем ее вырвало.
Тогда он с отвращением оттолкнул ее. Урсула успела только перевернуться на живот и свеситься с кровати. Желудок исторгал свое содержимое, словно надеясь таким образом избавиться от любого следа, оставленного Зильберрадом. После рвоты она почувствовала себя обессиленной. Даже если бы насильник сказал, что возьмет ее еще раз, она и тогда не сумела бы убежать. Но вместо этого Зильберрад по-отечески погладил ее по голове и сказал:
–Помни о своей семье. Даже такие суки, как ты, способны на привязанность.
Глава 12
–Что там за крысиная возня?– Кристоф раздраженно повернулся, задел локтем кубок с вином и чудом не уронил его со столика.
