Мы вынуждены пропустить почти все. Например, надАфрикой пролетим только пополосе шириной вразмах наших крыльев иувидим горизонты только пододним углом. Навостоке останутся невидимками Аравийский полуостров, Индия, Китай, атакже огромный раскинувшийся советский медведь севропейской мордой иазиатским задом. Мы неувидим ниЮжную Америку, ниАвстралию, ниГренландию, ниБирму, ниМонголию, ниМексику, ниИндонезию. Побольшей части мы будем видеть воду, жидкую илизамороженную, потому что больше там почти ничегонет.
МЭРИЕН ГРЕЙВЗ
Оаху, Гавайские острова
21°19 ʹ N, 157°55ʹ W
3января 1950г.
Полет– 4,141 морских миль
Калеб опять отрастил длинные волосы, нотеперь чаще забирает их хвостом назатылке, ане заплетает вкосу. Когда он ведет грузовик понаветренному берегу ичто-то напевает, пряди липнут клицу. Мэриен неможет найти слов. Изее окна видна бесформенная черная вулканическая скала, выросшая изводы ираздирающая волны вбелые лоскуты. Она высовывает руку, иветер напруживается подней, какспина кошки. Состороны Калеба– выщербленная стена скал, отвесный зеленый горный хребет острова.
Маука. Понаправлению кгоре. Макаи. Понаправлению кморю. Гавайские слова, которым обучил ее Калеб.
Они сЭдди думали пролететь отЭйтутаки доГавайев заодин присест, новсе-таки решили остановиться наполдороге, приземлившись наострове Рождества архипелага Лайн, плоском атолле, поформе напоминающем огромный тромбон, почти голом, несчитая кокосовых пальм, нескольких деревень иоставшейся свойны взлетной полосы. Повсюду ползали сухопутные крабы. Они провели здесь ночь ивылетели дорассвета. Ей нравится, что Оаху массивный, высокий, одет влохматую шубу сочной зелени.
Калеб везет ее посмотреть ранчо, где подрядился ковбоем, паньоло. Приехав наостров, он сначала работал наплантации таро, ноздесь ему нравится больше. Мэриен обратила внимание нафотографию унего дома, где Калеб сидит налошади, авокруг шляпы намотана гирлянда изрозовых цветов.
Калеб останавливается унизких ворот напять перекладин, Мэриен выходит измашины, открываетих, акогда грузовик проезжает, закрывает. Когда она опять забирается вкабину, Калеб говорит:
–Эдди вроде нормальный.
Эдди заявил, что хочет поспать, иостался уКалеба вмаленьком синем домике насваях усамой воды. Мэриен считает, он специально дал им время, ноеще подозревает, что негорит желанием общаться счеловеком, которого Мэриен предпочлаРут.
–Безнего ябы потерялась.– Мэриен сама себе улыбается.– Штурманские шутки. Мы приехали?
Пересекающий впереди грязную дорогу всадник поднимает руку. Маленькое пастушье седло плоское, покрыто шерстяным одеялом.
–Этот парень был наУта Бич,– объясняет Калеб.– Видишь, шляпа сидит смешно, ему отстрелилиухо.
Все остальные паньоло– урожденные гавайцы, продолжаетон, ноего терпят, поскольку он умеет обращаться слошадьми итолько наполовину белый, аеще поскольку стало известно оего военном прошлом.
Главный дом наранчо– низкий, длинный, изблоков кораллов, крыша выстелена красной плиткой– стоит подгорами наволнистом, невероятно ярком зеленом газоне. Кроны гигантских саманов покрывают его идеальной формы куполами.
Калеб проезжает мимо дома вузкую лощину, петляет полабиринту огороженных пастбищных участков иостанавливается уконюшни.
* * *
Он надевает налошадей веревочные уздечки, даже неподумав оседлах. Прежде чем сесть верхом, снимает ботинки ивелит Мэриен сделать тоже самое. Она понимает почему, только когда они, проскакав обратно темже путем, макаи, пересекают дорогу, идущую вдоль берега, иКалеб заходит прямо вводу. Плечи низкорослой норовистой чалой кобылы гуляют перед коленями Мэриен. Ее голые ноги болтаются подживотом лошади, ивдруг тапереходит наторопливую, тряскую трусцу, нежелая отставать, ржет лошади Калеба, бежит заней вводу. Мэриен несидела верхом, стех пор какушла отБаркли. Она теряет равновесие, выпрямляется. Кобыла бредет понизкому прибою, напряжением преодолевая тягу воды, белые брызги разбиваются оее грудь. Погрузившись попояс, Мэриен чувствует, что лошадь подняла ноги содна. Некрупный торс поднимается, иМэриен вытягивается наспине лошади, отпустив поводья, ухватившись замедную гриву. Голова лошади высоко надводой, она тихо фырчит втакт движениямног.
–Она плывет!– ввосторге кричит Мэриен Калебу.
Тот оборачивается. Из-под шляпы искрится прежнее веселье, уверенность, что она его любит.
–Чего ты разлеглась?
Она чувствует ребра, мышцы лошади, ее бьющееся сердце, все это знакомо сдетства. Она все тотже ребенок, таскающийся погорам настаром, любимом, умершем Фидлере, одна илиприжавшись кбрату, его сердце тоже бьется, легкие работают. Ее другое «я» полностью погрузилось впрохладный Тихий океан; вода нежно, нонастойчиво тянет ее, поднимает слошади, отделяет отживотного, которое так серьезно, старательно плывет. Куда она, лошадь? Туда, где лошадь Калеба. Они параллельно плывут кберегу. Скоро Калеб поворачивает обратно вводу.
Ее тело– развилка. Кморю. Кгорам. Кнебу. Клошади. Кмужчине.
* * *
Спальня Калеба наверху, подостроверхой крышей голые балки. Заокнами пальмы опустили длинные тяжелые листья; урифа плещется прибой. Темный мир свернулся вокруг маленького синего дома наострове.
–Ты думаешь, ястал мягким?– спрашивает Калеб.
Мэриен голая полулежит набоку, подложив подсебя подушки, ее обдувает ветер, проникающий сквозь жалюзи наокнах. Калеб примостил голову наее согнутой ноге.
–После твоей войны все будет мягким,– говорит Мэриен.
Три года самого страшного– Северная Африка, Италия, высадка вНормандии, Франция, Германия,– ини царапины. Невероятное везение приняло насебя тяжесть имрачность проклятия. Новички прикасались кнему внадежде, что зловещее заклятие вуду, иличем его там заговорили, перейдет наних, апотом шли игибли впервыйже день, иногда прямо рядом сним. Калеб сказал Мэриен, что его целехонькому телу стало стыдно. Покрайней мере, еслибы его подстрелили иливзорвали, он могбы остановиться, живой илимертвый. Ноон шел ишел, неповредив даже ног, ожидая какого-то конца. Он перестал осторожничать, ноничего неизменилось. Война непроглотила его ине выплюнула.
–Думаю, мягкость– нетак уж иплохо,– добавляет Мэриен.
–Иногда яскучаю повойне иненавижу себя заэто.
–Многие поней скучают.
–Иты?
–Иногда.
Неслучись войны, говорит ей Калеб,он, вероятно, всю жизнь проохотилсябы вМонтане. Емубы ив голову непришло сменить занятие. Но, вернувшись, он понял, что больше нехочет лазить погорам. Нехочет мерзнуть, спать подоткрытым небом истрелять. Наелся. Иногда он начинал путаться.
–Сейчас охочусь налося, ачерез минуту залягу где-нибудь, прячась отнемцев, прошлое инастоящее совсем смешались.
–Пора идти макаи.
