–Ну издорово.
–Нехочешь быть девочкой?
–Ты, чтоли, хочешь быть девочкой?
–Разумеется,нет.
–Нувот.
–Ноиногда мне хочется быть совсем белым.
Она чувствовала холодный металл нашее, поскребывание расчески, неторопливые прикосновения подушечек его пальцев.
–Апочемубы тебе тогда неотстричь косу?
–Короткие волосы несделают меня белым.
–Нет, нодлинные волосы тебя отличают еще больше.
–Яникогда… Мне нестать совсем белым, поэтому смысла нет. Мне плевать, что думают, ивсем обэтом должно быть известно.
–Значит, неплевать.
–Нет, плевать.
–Нет, неплевать. Тебе важно, чтобы все знали: тебе наних плевать.
–Ладно, может быть. Чуть-чуть.
Через минуту Мэриен призналась:
–Может быть, яотстригла волосы потомуже, почему ты их нестрижешь.
–Может быть.
Тишина, одни ножницы.
–Якак-то слышал историю проженщину, которая вправду превратилась вмужчину,– сказал Калеб.
–Тоесть– вправду превратилась вмужчину?
–Она была ктунаха. Мне рассказал один старик вШактауне. Вобщем, сто лет назад жила женщина, она вышла замуж заторговца каравана, ноиз-за совершенной неуправляемости ее прогнали. Тогда она вернулась ксвоим изаявила, что белые мужчины превратили ее вмужчину. Истала мужчиной.
–Нельзя просто так взять истать мужчиной.
–Она даже женилась. Иеще давала себе разные имена. Япомню только Гризли-Сидящий-в-Воде.
–Апотом?
–Твердила, что она пророк. Приставала ковсем непо делу, вконце концов ее убили ивырезали сердце.– Калеб опустил ножницы.– Конкурс красоты ты невыиграешь, нолучше, чем было.
Мэриен провела рукой позатылку. Ровнее.
–Здесь нет зеркала.
–Ты мне неверишь?
–Зеркалу яповерилабы больше.– Она встала ипопыталась поймать свое отражение вокне. Разглядеть удалось только маленькую голову, круглую исветлую.– Сдругой стороны, все будет лучше прежнего.
Калеб, вдруг оживившись, сгреб газету и, скомкав, бросил впечку.
–Тебе неинтересно, какова моя цена застрижку?
Где-то глубоко защекотали нервы. Они уже несколько лет неиграли вего игры, новнем появилась таже покалывающая нервозность. Игры вплен, игры, где поправилам надо снимать одежду, трогать.
–Аты неможешь просто сделать другу одолжение?
–Могу, конечно. Изредка. Ясделал тебе уже тысячу одолжений.
Изпечки пошел едкий запах.
–Зачем ты бросил волосы впечку?– спросила Мэриен.– Воняет.
–Короче, цена– поцелуй.
Поцелуи никогда небыли частью их игр. Она рассмеялась, ужаленная сильнее, чем еслибы он предложил ей раздеться догола.
–Нето что ятебя люблю,– сказал Калеб.– Просто хочу потренироваться натот случай, когда уменя будет настоящая девушка.
–Большое спасибо.
–Неза что. Плати.
Мэриен недвинулась, ион, раздраженно вздохнув, подошел кней, глядя смело, насмешливо. Казалось невозможным, что они сейчас прижмутся друг кдругу губами, однако это случилось. Точнее, прижался Калеб, сильно. Мэриен, крепко стиснув губы, отпрянула. Калеб усмехнулся:
–Вследующий раз, когда тебе нужно будет постричься, придется целоваться получше.
–Вследующий раз, когда мне нужно будет постричься, япойду кпарикмахеру.
–Кто-тоже должен научить тебя целоваться.
–Ивовсе недолжен.
–Небудь трусихой.
–Яне трусиха.
–Еще какая трусиха. Вся дрожишь. Яже вижу.
Какбы она хотела, чтобы дрожь прекратилась.
–Может, просто нехочу тебя целовать.
Опять ухмылка:
–Не-а, нето.
Когда Калеб ушел, она уселась, гладя голову. Между ногами сдавило. Она положила туда кулак. Искры, какпушинки одуванчика. Так она трусиха? Мэриен точно непонимала, страх это илитолько смущение. Ответив напоцелуй Калеба, онабы признала тем самым, что хочет целоваться, впринципе хочет. Аона хочет? Опять давит. Ивдруг прозрение: она боится нестолько целоваться, сколько признаться самой себе.
Мэриен опять положила руку наостриженную голову, чувствуя, каквней зашевелилась гордость, смешанная снарастающим давлением, похожим наболт, вкручивающийся вгайку. Стрижка– декларация, аникакое непризнание. Ивсе должно быть декларацией, ане признанием. Она перенесла вес накулак, будто села верхом, покачнулась нанем. Оказалось недостаточно, иона взгромоздилась наподлокотник кресла. Мэриен думала омужчине-животном, уткнувшем лицо между ног Джильды, оФеликсе Брейфогле, держащем ее заголени, огубах Калеба, подстегивала себя, пока наконец все мысли неисчезли.
Неполная история Гризли-Сидящего-в-Воде
Ок. 1790–1837гг.
Она появляется насвет вконце восемнадцатого века, там, где позже будет Айдахо, сразу зазимней стоянкой ктунаха. Выпадает изматери, которая всю ночь шла иприседала, шла иприседала, иморозный рассветный воздух бьет ее так, что она кричит. Навид обычная девочка.
История обрывочная, противоречивая, смесь слухов белых людей икоренного населения, створоженная почти домифа.
Когда подходит время выходить замуж, ей тринадцать; она вспыльчива; унее широкая кость. Она знает, какнаходить иготовить пищу, плести изтростника половики, тысячу других вещей. Нони один мужчина нехочет ее вжены. Внегодовании она продырявливает каноэ «осетровый нос», принадлежащее мужчине, который ей нравится больше остальных.
Поблизости проходит группа белых мужчин, группа торговца икартографа Дэвида Томпсона. Ночью девушка покидает место стоянки иидет через леса.
Утром слуга Томпсона поимени Буавер выбирается изпалатки иобнаруживает туземку, которая неотрывно нанего смотрит. Сначала он боится, что это привидение, нодевушка падает наколени ипо камням, погрязи ползет кнему. Буавер всю жизнь ждал женщину, которая велабы себя именнотак.
Новая жена Буавера– девушка, вышедшая излеса,– поначалу невтягость. Она хлопочет, помогая влагере, хлопочет впостели Буавера, никогда неустает. Когда мужчины уже едва передвигают ноги, она весело бежит между деревьев. Быстро учит английский инемного французский. Смеется, когда мужчины, стреляя вживотных, промахиваются. Припереходе через реку безо всякого смущения снимает одежду изаходит вводу, бесстыдно отвечая навзгляды мужчин.
* * *
Умногих людей Томпсона жен нет, амадам Буавер щедра иуслужлива, сильна ивынослива. Ее хриплый смех каждую ночь доносится изразных палаток, хоть Буавер ибьет ее илипытается бить. Она бьет вответ, после чего унего синяки подглазами иразбитые губы, нехуже, чем ее собственные.
