–Точно,– кивнулая.– Именно это ипришло мне вголову. Небо, хотя ине небо.
Ия рассказала ему, что вдетстве думала, будто звезды– перфорированное небо, маленькие проколы вкакую-то другую, окружающую вселенную, которая только свет. Аон рассказал, какего отец любил называть звезды фонариками, вывешенными прошлым, чтобы заблудшие могли найти поним дорогу.
–Он полагал, это очень глубокая мысль.
Втот вечер мы опоздали наужин сОливером, так каклежали впостели. Однако, потеряв ощущение времени, мы незанимались сексом. Тоесть занимались, нопотом лежали иразговаривали, проводя первые, грубые, радостные раскопки широким черпаком, когда вчеловеке все ново инеизвестно, илишь впоследствии придется, достав пинцеты ищеточки, кропотливо работать схрупким, глубоко залегающим материалом. Яхотела все знать. Яхотела все рассказать. Сияние между нами стало таким ярким, что мы даже незаметили, какпомерк свет вкомнате.
–Авы, похоже, подружились,– заметил потом Оливер вдругой кровати тойже гостиницы, поглаживая мне живот ипытаясь вызвать уменя интерес ксексу, что сработало, поскольку яеще была навзводе.
–Славный парень,– ответилая.– Мы хорошо провели время.
Когда явернулась вЛос-Анджелес, Алексей спросил, можноли приехать комне собедом. Явыбрилась, засуетилась, лихорадочно решая, что надеть (обрезанные шорты, старая рубашка), перестелила простыни иотпустила Августину. Когда мы сидели убассейна, поедая миски созлаками, которые он принес изнавороченного кафетерия, Алексей сказал, надо ставить точку. Это нея, сказалон. Ясебе такого непозволяю. Уменя семья.
Яспросила, почему он позволил себе тогда, иполучила ответ:
–Слаб.
Мой взгляд упал наавокадо иамарант вмиске, набудто пергаментные бугенвиллеи, пурпурными лодочками покачивающиеся наповерхности бассейна. Задним числом мне кажется, Алексею было проще признать слабость, чем свет светлячков. Может, он уже думал отом, что его жена, если когда-нибудь узнает, простит скорее случайную спотычку илинеоборимое увлечение? Аможет, отом, счем ему легче жить самому. Аможет, пока яизо всех сил рвалась кскоплению искусственных звезд, говорил чистую правду.
Ябеспомощно махнула рукой:
–Если тебе так лучше.
–Нелучше. Ноонотак.
Мне срочно нужно было сделать что-нибудь, что угодно, толькобы отвязаться отовладевшего мной чувства, ия, подойдя кАлексею, встала унего междуног.
–Хэд-ли,– уныло протянулон, однако взял меня заноги иприжался лбом кмоему животу. Потом снял пиджак. Дреды аккуратным хвостом лежали нанакрахмаленной белой рубашке.– Если честно, это запрещенный прием,– пробормотал он чуть непро себя.– Ты будто медом обмазана. Иначе…
–Иначе ябылабы скучной ипротивной, ане искристой иизысканной.
Япосмотрела вдальний угол сада, где мой ландшафтный дизайнер, эксперт позасухоустойчивым растениям, рядами высадил ощетинившиеся заостренными листьями юкки, агавы, пальмы– размахивающие оружием марширующие солдаты.
–Интересно, сколько тут просто острых ощущений?– спросилон, гладя меня поногам.
–Наверное, мы никогда неузнаем.
Это ибыл второй раз. Возможно, устроив цирк сДжонсом, яхотела ткнуть носом именно Алексея.
Дом добродетели
Миссула
Март 1929г.
Через полтора года, после того какМэриен отстригла волосы
День выдался теплый, иразлилось ощущение– даже незвук– скрытого таяния, невидимых ручейков подснегом. Река, незамерзавшая посередине, узкой черной полосой текла между широкими белыми берегами.
Новечером город опять стиснуло, он затвердел. Надгорами, обещая снег, нависли облака.
Развозной грузовик, боковушки которого рекламировали «Хлеб ипирожные Стэнли», сгрохотом пересек железнодорожное полотно довольно далеко отцентра. Сидевшая зарулем Мэриен нанизкой скорости ехала пообледеневшей колее, проложенной другими колесами, уверенно выруливая, когда машина начинала скользить. Ей нельзя застрять вснегу илигрязи, ей вообще нельзя привлекать ксебе внимание, она необычный развозчик– четырнадцатилетняя девочка, вымахавшая, какиной взрослый мужчина, нотощая, вкомбинезоне, овечьем тулупе, связанном Берит коричневом кашне икепке, низко надвинутой накороткие волосы. Полиция, получив свое, оставила ее впокое, однако неосмотрительность немогла привести никчему хорошему. Она развозила хлеб ипирожные, да, нокроме того спрятанные вкорзинах подфирменными упаковочными тряпками мистера Стэнли бутылки.
Бутылки стали решением.
Когда она отстригла волосы иее можно стало принять замальчика (вместо речи гугня, голова опущена), фермеры иногда брали ее какдешевую рабочую силу, нона сборе яблок иотпиливании тыквенных стеблей много незаработаешь. Работа вбиблиотеке, где она расставляла книги наполки, приносила еще меньше. Все, что она могла придумать, дабы раздобыть необходимые деньги (например, открыть автомастерскую), негодилось длячетырнадцатилетней девочки, сколь угодно смелой.
Однажды, отработав наферме, сгорев насолнце, сболью вруках она лежала наверанде, ив ней шевельнулось слабое воспоминание. Калеб как-то продал винокуру вконце долины пустые бутылки. Он получил достаточно, чтобы намного недель обеспечить себя леденцами, однако работа показалась ему тяжелой инудной. «Небуду ярыться вмусоре дляэтого старого кретина»,– буркнул тогда Калеб. АМэриен могла ипорыться.
Винокура звали Забулдыга Норман. Она знала, где его хижина исарай, вкотором он держал свое хозяйство. Гуляя полесу, слышала запах горячей браги. И, собравшись сдухом, постучала вдверь, открывшуюся соскрипом иявившую буйную седую шевелюру ибороду сиспуганными, внимательными глазами поцентру.
–Чего?– спросил Забулдыга, какбудто она уже что-то сказала, аон нерасслышал.
–Мистер, вам нужны бутылки? Ямогу приносить бутылки, если вам надо.
Пожевав губами, он кивнул:
–Ещебы, мне всегда нужны бутылки.
Десять центов загаллон, пять закварту, два споловиной запинту. Она обшаривала проулки позади подпольных баров, хозяйственно-продуктовых лавок, аптек, копалась вгородской свалке ина захламленных задних дворах упьяниц. Заполняла мешки пустыми бутылками– зелеными, коричневыми, прозрачными. Нанекоторых были этикетки. Канадский виски «Премиум». Английский джин «Премиум». Скорее всего, подделки, напечатанные бутлегерами, нонекоторые походили нанастоящие, хоть пойло могло быть разбавлено водой иэтиловым спиртом. Прежде чем залить вбутылки свою белую бурду, по-своему добросовестный Забулдыга отклеивал этикетки вкипятке. Мэриен обменивала мешки накупюры имонеты. Вконце концов Забулдыга заявил ей, что ему пока хватит, иотправил кмистеру Стэнли, пекарю, который охотно купил ее припасы.
Как-то раз, пока она сгрохотом доставала мешки измашины Уоллеса, мистер Стэнли стоял узаднего выхода своей пекарни икурил. (Он выпекал хлеб, варил отруби– запахи, само собой, смешивались, хотя уСтэнли винокурни были рассованы повсей долине.)
