—Ты всё испортил,— шепчу, когда Андрей отпускает.
—Я тебя спас. Катя и Света — мастера спорта по легкой атлетике.
—Ты раньше встречался с ними?— Ревность обжигает с новой силой.
Ковалёв улыбается.
—Что смешного я спросила?
—Меня забавляет твоя ревность. Так вот какой детский гештальт, я не ошибся? Оттаскать за волосы какую-нибудь из понравившихся мне девчонок?
—Почти.
Рассказываю о том дне рождения, когда Ковалёв все внимание уделял приглашенной им на праздник девочке, а на меня даже не смотрел. Улыбка на лице Андрея становится шире.
—Неожиданно. Получается, ты с того самого дня запала на меня?
Кажется, я слышу нотки довольства в его голосе.
—Не знаю, в какой момент это произошло,— отвечаю серьезно, разглядывая цепочку на шее Андрея.— Но недавно я споткнулась о свои чувства к тебе. Подниматься и отряхиваться от них не хочу.
—Споткнулась, да?
—Про подниматься, конечно, спорно,— начинаю заигрывать.— На колени я все же встала. И мне это очень понравилось.
За грудиной сжимается, когда Андрей смотрит так, будто и впрямь готов съесть.
—В таком случае я упал грудью на камень, и тот вонзился мне прямо в сердце.
Щемит внутри. Меня будто всю ломает от осознания, как глубоко я увязла.
—Я хочу домой. Прямо сейчас.
—Представь себе, даже уговаривать меня не придется,— отвечает Андрей, шаря безумным взглядом по моему лицу.
Обняв за талию, Ковалёв ведет меня наверх, чтобы забрать наши вещи и расплатиться с официанткой. Вызывает такси. Через пятнадцать минут мы мчимся по ночным улицам.
Андрей просит водителя остановиться у какого-то перехода, заметив цветочную лавку. Поняв его замысел, говорю, что хочу выбрать букет сама. А то Ковалёв по привычке подарит ненавистные мне с детства желтые цветы, и вечер будет безвозвратно испорчен. Хватит с нас встречи с Триггер.
Андрей соглашается, и мы выходим на улицу. Время позднее, но проспект как никогда оживленный. Кругом куча людей. Остановившись у стеклянной витрины, я тычу пальцем в нежно-розовые тюльпаны, которые Ковалёв тут же заказывает в огромном количестве.
—Мы их довезем?— уточняю, когда он оплачивает все оставшиеся сто пятнадцать штук.
—Да,— отвечает Андрей.
Я хочу сказать, что сто пятнадцать штук — слишком много и дома не найдется столько ваз, но в этот момент замечаю женщину с младенцем. Мать просит подаяние. На вид ей не очень много лет,— может, сорок от силы,— но вид уставший, глаза неживые. Младенец на руках спит, да оно и понятно, ночь же.
Рука сама тянется к кошельку. Я достаю наличные и подхожу ближе, чтобы дать денег женщине, но Андрей вдруг вырывает купюры из рук.
—С ума спятила?— В его голосе прорезаются стальные нотки.
Опешив от такой реакции Ковалёва, я перевожу взгляд то на него, то на женщину.
—Стой тут и не смей ничего ей давать. Я сейчас.
Андрей относит цветы в машину и возвращается. Подходит к женщине с ребенком, что-то у нее спрашивает. Та пугается. Начинает рыдать, но Ковалёва не трогают ее слезы. Он достает корочку и телефон. Вызывает полицию, игнорируя, что к нам и так направляется человек в форме.
—Андрей, не нужно, у нее и так все плохо в жизни. Зачем ты вызвал полицию? Пусть просит подаяние…
Ковалёв обжигает меня таким взглядом, что не решаюсь продолжать.
—Беспредел учиняете, молодые люди?— интересуется подошедший полицейский.
—Не мы. У вас проблемы, сержант,— взглянув на его погоны, уверенно говорит Андрей и сует тому под нос свою красную корочку. Следом набирает настоящего помощника деда, Валентина Петровича, и просит взять под контроль участок, координаты которого сейчас скинет.
—Что происходит?— спрашиваю я, ничего не понимая.
—Иди в машину,— отдает Ковалёв приказ.
—Андрей…— пытаюсь возразить.
—Яна, иди в машину,— повторяет он.— Я решу здесь все и приеду. Жди меня дома.
Но я и не думаю уезжать. Возвращаюсь в машину и говорю водителю ждать. Из окна наблюдаю, как Андрей общается с сержантом и приехавшими полицейскими. Через двадцать минут подъезжает еще один человек. Наверное, от Валентина Петровича: номера на машине знакомые. Женщину с младенцем забирают в отделение. Андрей еще несколько минут беседует с человеком в черном костюме, тот что-то записывает, после чего они пожимают друг другу руки и Ковалёв идет к такси.
—Какая упрямая,— цокает языком, когда я выхожу к нему навстречу.
От внимания не ускользает, что Андрея потряхивает, он сильно напряжен.
В машину садиться не торопится. Лезет в карман пиджака и достает сигареты.
—Дома мне явно не стало бы лучше, я бы с ума сошла от ожидания. Расскажешь, что это было?
Повисает пауза. Андрей делает несколько затяжек и лишь потом начинает говорить:
—Никогда не смей подавать в переходах или на улице женщинам с детьми. Никогда, слышишь? Звони в полицию. Привлекай внимание прохожих. Так ты больше сделаешь для этого дитя, чем подавая милостыню.
Непонимающе смотрю на Андрея. Обескураживает, сколько сейчас эмоций и боли в его глазах.
—Это бизнес, Яна. Плохой бизнес. Детей часто выкупают у алкашей или воруют из неблагополучных семей, накачивают чем-то и дают женщинам, чтобы те шли зарабатывать. Крыша есть у каждой такой нуждающейся матери. Ты думаешь, дала ей на пропитание и помогла? Как бы не так! У нее ребенок спит круглыми сутками под дозой наркотиков или алкоголя. Почему эти дети не бегают, а всегда спят, не задумывалась? А куда дальше идут твои деньги? Полагаешь, ей просто так позволяют здесь сидеть?
—Я никогда об этом не думала…— Испуганно смотрю в ту сторону, где недавно находилась женщина с ребенком.— Откуда ты это знаешь?
Андрей шумно вздыхает и становится еще мрачнее.
—Сестра приятеля так погибла. Девочка была совсем крохой, из неблагополучной семьи. За рубежом процветает подобный бизнес. Однажды Джерри домой пришел, а сестры нет. Искал везде, в итоге выяснил, что родители продали ее какому-то человеку якобы за еду. Стал распутывать клубок и узнал, что сестренки в живых уже нет.
—Какой кошмар… И что было дальше?
—Ничего. Свидетелей не любят. Но, благодаря Джерри, та история получила огласку, новость появилась в средствах массовой информации, началось следствие. Надеюсь, Валентин Петрович тоже раскрутит это дело и спасет не одну жизнь. Подобное ни с кем не должно повториться!
Судя по тому, как дрожат пальцы Андрея, он и впрямь сильно переживал за друга и ту девочку. Возможно, даже за незнакомого малыша. Ковалёв очень любит детей, хотя никогда не показывает этого. Не нежничает на виду у других, не сюсюкается, но двоих младших братьев обожает так же сильно, как и я близнецов. В этом мы очень похожи. Или нас так воспитали, в любви и уважении к близким.
