Так что я покончила с этим. Телефон, кажется, зазвонил. Он вибрировал даже сейчас, это было еще одно сообщение – еще одно «Позвони мне» от Такера. Я не буду звонить тебе, Такер. Я больше никогда тебе не позвоню.
И я закричала, во весь голос, как Зена, королева воинов, готовящаяся броситься вперед с копьем и вонзить в кого-нибудь нож. Это был боевой клич. Именно так.
Затем я остановилась и вытянула руку вперед, точно так же, как мама показывала мне в замедленном темпе. Используй запястья. Следи за траекторией.
Это был хороший бросок. Мой мобильный телефон летел вперед по красивой, изящной траектории – игрушечный самолетик из кремния и стекла. Затем он начал снижаться. Я осознала, что я наделала. Я широко открыла глаза, не веря тому, что произошло. Я увидела, как телефон упал с края обрыва и исчез из поля зрения.
Я услышала, как он ударился с тошнотворным хрустом.
«Вот так»,– подумалая. Вот и все. Я только что сбросила свой телефон с края обрыва. Это было действительно странно с моей стороны.
Еще более странно было то, что я чувствовала себя…
Замечательно.
Пейдж
Искать: @Mia&Mike
НЕТ НОВЫХ ПОСТОВ
Нажмите ЗДЕСЬ, чтобы просмотреть ленту.
Нажмите ЗДЕСЬ, чтобы найти похожие аккаунты, которые могут вам понравиться.
Очевидно, что после того, как блинчики закончились, мне нужно было кое-что сделать. Я позвонила, чтобы убедиться, что моя сестра все еще в больнице. Она была там. Я не знаю зачем – часы для самоубийц? Для заживления ее ран? Но это было неважно: яне была брезглива. Из-за того, что я сделала когда-то, мой отец ненавидел отделения неотложной помощи и сказал мне не отдавать его в одно из них, когда он станет слишком стар, чтобы решать самому. Полагаю, это означало, что он умрет на заднем сиденье моей машины на больничной стоянке.
К счастью, я ничего не помнила из той ночи. Я помню только, как проснулась, приняла лекарство и почувствовала себя немного лучше, но все же немного измученной. Я очень, очень устала. Я помню, что мой папа был там, и моя мама тоже пришла, и они были холодны, но вежливы друг с другом. Я помню, как папа сказал, когда я засыпала и просыпалась, что, может быть, мне стоит переехать к нему. Я помню, как мама интересовалась, будет ли выглядеть странно в моих заявлениях на поступление в колледж отказ от всех моих обязательств по отношению к моей нынешней школе. Помню, я раздумывала: нужно ли указывать мою попытку самоубийства в заявлении на поступление в колледж?
Сейчас же я припарковалась на огромной парковке, подошла к стойке регистрации больницы и спросила Джессику Оданц. Никто не задал мне вопрос, почему я вообще спрашиваю о ней. Здесь не было металлоискателя, не было досмотра сумок на предмет запрещенных вещей. Они просто сказали мне номер ее палаты и объяснили, как добраться до ряда лифтов.
Я нашла все это очень раздражающим. Я могла бы быть сумасшедшей, репортером или, что еще хуже, юристом. И у меня была наготове совершенно замечательная история для прикрытия. Я полагала, что выгляжу как школьный психолог. Я носила только туфли на плоской подошве, и во мне была старомодность, от которой я никак не могла избавиться, хотя я и не очень старалась. У меня не было школьного удостоверения личности, но могло же быть так, что человек просто забыл его, когда бросился в больницу, чтобы навестить своего ученика-самоубийцу. В любом случае, все это неважно. Никто не ничего не спросил. Я поднялась к палате 632– по какой-то причине для этого потребовалось три лифта, что нельзя назвать эффективным – и начала бродить по коридору.
На самом деле у меня не было плана действий. Моя уловка с психологом – это все, что я смогла придумать. Полагаю, мне следовало просто зайти и поговорить сДжессикой. Мне нужно было дать ей понять, что она не одинока и что все, что она сейчас чувствует, вполне понятно. Жизненно. Мне нужно было сказать: «Я знаю это место, где ты находишься, между мостом и водой. Ты прыгнула, собиралась прыгнуть, но, когда упала, тебя охватило сожаление, потому что точно так же, как человеку свойственно хотеть, чтобы та боль, которая привела тебя на этот мост, прекратилась, так человеку и свойственно бояться, видя смерть, несущуюся навстречу».
Мне нужно было сказать все это, не упомянув о том, что я тоже однажды делала это.
Я начала пытаться придумать хорошую ложь о том, почему я понимаю ее положение. Слова, которые заставили бы ее открыться мне. Мысль о том, что кто-то может открыться мне, почти смехотворна, но когда-то, давным-давно, она доверяла мне. Что, если бы я могла снова стать тем человеком, которому она доверяет?
Прежде чем я успела придумать, как сказать что-либо из этого, медсестра выбежала из палаты, разговаривая по маленькому коммуникатору в стиле «Звездного пути», закрепленному на нагрудном кармане, и чуть не врезалась прямо в меня.
–Джессика, к тебе пришли!– крикнула она, обернувшись назад.
–Она в порядке,– бросила она мне.– Заходи.
И что мне оставалось делать, кроме как войти в дверь?
Первое, что я заметила в своей сестре,– это то, что в этом году она намного красивее, чем была даже на позапрошлое Рождество. У нее появилась новая острота в глазах, острота, с которой она смотрела на меня прямо сейчас. У нее также были сальные светлые волосы, собранные сзади в конский хвост, и больничный халат, так что она была далеко не в лучшей форме. Но в ней было немного живости, которой я не ожидала,– не в той, кто пыталась покончить с собой.
–Так, так, так,– протянула она. Ее голос не был дрожащим или взволнованным. Но это тоже не показатель. Помню, когда я была на ее месте, я задавалась вопросом, как мне следует действовать, чтобы окружающим было максимально комфортно. Быть счастливой, что выжила? Однако к тому моменту я была настолько ошеломлена, что почти все эмоции приходилось изображать.
–Не ожидала, что ты войдешь сюда летящей походкой.
–Я тоже!– произнесла я с большим нажимом, чем собиралась. Ну, она в курсе, что я домоседка. Она не обидится.
–Выглядишь вполне здоровой и бодрой,– заметила я ей.– Уверена, что тебе сейчас не следует быть дома?
–Определенно не следует,– сказала она и подняла руки.
Ее руки до локтей были замотаны бинтами. Я старалась не показывать своего огорчения, но это просто ужасно расстраивало. Она слишком, слишком молода. Я знала, что ей почти двадцать два и на самом деле она уже не ребенок. Но она, и я чертовски в этом уверена, недостаточно взрослая, чтобы сделать то, что она сделала.
Джессика мгновение наблюдала за моим лицом. Потом она сказала:
–Я выпала из окна и порезалась о стекло.
–Нет, ты этого не делала,– выпалилая.
Она посмотрела вниз.
–Кто тебе сказал?
–Мама,– совралая.– Она позвонила мне во вторник. Я приехала сюда, чтобы повидаться с тобой. Это заняло у меня три дня.
