Миа
Городской телефон моей мамы зазвонил на следующий день после того, как мы вернулись из похода. Я не знала, что делать. Мне ответить на него? Как? Тут есть идентификатор вызывающего абонента? Я проследила за звуком, но он исходил от базового зарядного устройства, а не от телефонной трубки. И на базе дисплея не было. Я бродила по маминому дому в поисках нужной части телефона, пока он не перестал звонить. Аппарат включился, послышался щелчок, жужжание, и я услышала голос незнакомки, рассказывающей, что она слышала, что я сертифицированный инструктор по йоге, и интересующейся, не могу ли я провести урок виньяса-йоги в ее студии сегодня. Я была потрясена и вышла на улицу, чтобы найти маму.
Она сидела в саду, но не занималась садоводством. Просто сидела там. Я подумала, что она, возможно, медитировала, пока не увидела меня и не помахала мне рукой. Я заметила, что ее глаза были влажными.
–Что ты делаешь?
–Слушаю пчел. У них печальное жужжание.
Я прислушалась.
–В самом деле? Пчелы грустят?
–Вообще-то я не уверена. В основном я сказала это, чтобы проверить, поверишь ли ты мне.
–А на самом деле что ты делаешь?– поинтересоваласья.
–Думаю об Энди.
–Счастливые мысли или грустные?– спросилая.
–Все счастливые мысли печальны,– пояснила она мне.– Честно говоря, я, кажется, немного застряла в своем трауре. Твое присутствие помогло мне это понять.
Я села рядом с ней, вытянув ноги, чтобы не задеть мамину зелень, и обняла ее за плечи.
–Не хочешь пойти позаниматься йогой со мной?– спросила я ее. Это мама впервые научила меня йоге, когда я была еще маленькой. Тогда это было почти явлением контркультуры. Она делала это с воскурением благовоний и песнями.
Я не очень много пою. Раньше я пела в конце урока – у меня достаточно приятный голос, а сутры – прекрасный аспект традиции йоги,– но люди всегда жаловались на это вYelp. Вместо этого они предлагали мне ставить Coldplay в конце занятий. Поэтому я ставила Coldplay.
Сейчас я задавалась вопросом, был ли это правильный выбор. Я спрашивала себя: может быть, мне стоило продолжать петь и продавать топы для йоги работы Линнси и не стремиться продвигать свою студию йоги вИнтернете? Я бы, наверное, все еще вела занятия по шесть человек три раза в день в той самой первой душной маленькой студии и выживала бы благодаря кредиткам. В этом была какая-то честность. Но и бедность тоже.
Были ли это мои единственные два варианта? Я спрашивала себя: что лучше? Играть по-крупному или нет?
Я посмотрела на маму. Ее глаза заблестели и расфокусировались, как будто она была уже не здесь. Интересно, сколько времени она проводила здесь сидя, погруженная в мысли о нем? Это вызывало беспокойство.
–Ты помнишь это, мама?– спросила я, вдохнула, издала звук «Ах» иизобразила ноту, с которой начиналось песнопение. Затем я перешла к слогам санскрита; мой голос, хриплый, не такой богатый, как у моего учителя, держался на одной ноте, пока я не дошла до конца.– Асатома садгамая,– пела я, и мой голос звенел на каждом из ахов гамаи. Затем я снова пела слоги, теперь поднимаясь и опускаясь вместе с небольшой мелодией, которой я научилась у мамы много лет назад. Затем я закончила еще одно повторение санскрита, завершившееся всего на один тон ниже того, с которого я начала. Асатома садгамая.
Мама улыбнулась.
–Какой у тебя красивый голос! Только воздух, никакой земли.
–Мне, наверное, нужно есть больше баклажанов,– предположила я, ссылаясь на аюрведическую традицию, которая была связана с недостатком приземленности. Недостатком обоснованности. Я подумала о том, каково это было – погрузить ноги в гравий у очага, опустить руки в почву рядом с пастернаком и насколько я была привязана к этому клочку земли прямо сейчас.– Но я не чувствую недостатка.
–Это не было критикой,– заметила она.– Ну, не только критикой.
–В основном, критика,– укорила ее я, но мягко.
–Веди нас от нереального к реальному,– ответила она мне. Это был один из вариантов переводов тех слогов, которые я спела минуту назад. Подозреваю, что она считает ее восприятие – реальным, а мое – нереальным.
–И от смерти к бессмертию,– закончила я молитву, с которой началось мое песнопение. Она положила голову мне на плечо, и мне пришлось напрячься, чтобы не упасть. Я скрестила ноги, согнув их в коленях, поставила ступни на землю, опершись на руку сзади, и у меня осталась еще одна свободная рука, чтобы опустить ее на мамину спину. Да, она была в кризисе. Но я люблю ее. Я не понимала, как ей все еще было настолько грустно. Я вспомнила о том, как долго я тайно горевала о своей собаке. Сколько же тогда мать может оплакивать своего сына?
–Когда ты здесь, вСкалистых горах, где мы все проводили так много времени вместе, когда вы были детьми, я скучаю по нему еще больше,– призналась она мне.– Вот почему я предпочитаю сама к тебе приезжать.
Я нахмурилась.
–Я планировала свадьбу здесь, чтобы мы могли быть ближе кЭнди,– призналасья.– Я не думала, что это тебя расстроит. Мне так жаль.
–Знаешь,– продолжила она, игнорируя мои извинения,– я вышла замуж здесь, в горах, точно так же, как и ты. А потом здесь родился твой брат, потому что я была хиппи и подумала, что это будет лучшее место для начала его жизни.
Я кивнула.
–А потом ты поняла, что папа был ошибкой, но прежде чем ты решила уйти от него, случилась неожиданность, а папа не хотел еще одного ребенка, и тебе пришлось переехать вДенвер, пока ты была беременна, а потом и с малышом, потому что там была работа,– закончила за неея.
Она покачала головой.
–Не совсем так. Я рассказывала это так много раз, что это стало нашей семейной историей. Но на самом деле это была моя асатома – моя нереальность, мое заблуждение, моя фальшь,– перевела она. Мама так же хорошо разбираясь в санскрите, как и во всем остальном, что ее интересовало.– Правда в том, что я знала, что у нас с папой ничего не получится, и он тоже знал это задолго до твоего появления. Но в то же время я была такой счастливой, какой никогда больше не была в своей жизни. То, что я стала матерью Энди, изменило меня как личность. Каждый день он заставлял меня улыбаться, давал мне цель и придавал смысл моей жизни. Дети – это тяжело, и твой отец не очень-то помогал, но Энди был невероятным малышом.
Я улыбнулась. Меня это не удивило. Энди не был идеальным, но он был идеальным старшим братом для меня. Он не позволял маме появляться на школьных праздниках в своих пончо и юбках-метлах и упаковывать обед с яйцами вкрутую, которые воняли в моем шкафчике в течение нескольких дней. Он был тем, кто взял меня за руку за неделю до того, как я пошла в среднюю школу, и помог мне понять, что надеть, как найти свою компанию, помог избавиться от моего рюкзака с плюшевой пандой и моих бантов цвета розовой жевательной резинки, не выбрасывая вещи, которые действительно делали меня той, кем я была. Он брал меня с собой на пробежки по пересеченной местности, подмигивал моим новым друзьям в коридоре и заставлял меня чувствовать себя самой крутой девушкой в мире, когда покупал мне контрабандный «Маунтин Дью» после школы.
