–Что у вас там, показывайте,– сказал тот.
Убедившись, что перед ним действительно ректор, он, не мешкая, открыл сумку и достал из нее папку – самую обыкновенную, картонную, почти у любого преподавателя имелась такая же. Из папки он вынул документ и, предупредив, что бумага эта не для посторонних глаз, передал ее ректору.
Ректор взял в руки документ и отступил с ним на пару шагов. Заведующему была видна только оборотная сторона листка – не слишком большого или плотного, простого на вид, неотличимого, казалось, от заурядного рекомендательного письма. Но судя по реакции ректора, отличия были, и немалые. Заведующий заметил: стоило только ректору пробежать глазами документ (и, вероятно, присмотреться к печати в правом нижнем углу), как он переменился в лице, стал почтительно-серьезным и осторожным.
–Так вы и есть господин Чжэн, начальник подразделения?
–Да.
–Виноват, не признал.– Ректор поспешно провел гостя в свой кабинет.
Никто так и не дознался, что это был за департамент, печать которого возымела на ректора такое действие. Заведующий думал, что он-то рано или поздно выведает, в чем дело: по правилам университета все рекомендательные письма хранились в канцелярии. Но ректор ничего ему не передал, а когда заведующий решил сам напомнить о документе, он получил неожиданный ответ: документ давно сгорел. Первая же строка в нем, сказал ректор, гласила: после прочтения немедленно сжечь. До чего таинственно, выдохнул заведующий. Выкинь это из головы, сурово велел ректор. И чтобы никому ни слова.
В кабинет ректора Хромой Чжэн вошел уже с коробком спичек в руке. Дождавшись, пока ректор дочитает, он чиркнул спичкой и спросил:
–Жечь?
–Жечь.
Подожгли.
Между ними установилось негласное понимание; не тратя лишних слов, они молча смотрели, как бумага превращается в пепел.
Когда с документом было покончено, ректор спросил:
–Сколько вам нужно человек?
Хромой Чжэн поднял указательный палец.
–Всего один.
–Что он должен уметь?
Хромой Чжэн снова открыл папку, вынул еще один лист.
–Я набросал свои мысли насчет кандидата,– сказал он,– список требований, возможно, неполный. Исключительно для справки.
Новый листок, как и предыдущий, был размером с книгу, но уже без печати и заполнен от руки. Наскоро проглядев его, ректор уточнил:
–Этот тоже потом сжечь?
–Нет,– засмеялся Хромой Чжэн.– А вы думаете, это секретная информация?
–Я еще не читал,– ответил ректор,– не знаю, секретная или нет.
–Никаких секретов, показывайте всем, кому сочтете нужным. Студенты тоже годятся. Любого, кто считает, что подходит по требованиям, жду у себя. Я остановился в гостинице на кампусе, номер 302, покорнейше прошу.
Тем же вечером двух выдающихся дипломников с математического факультета привели в 302-й; один за другим все новые и новые люди заглядывали в 302-й; к третьему дню двадцать два человека, по направлению руководства или по собственному желанию, побывало в 302-м у таинственного хромого. Большинство из них учились на математическом (семеро были аспирантами), остальные выбрали математику как факультативный предмет. Знание математики было первым, пожалуй, даже единственным условием Хромого. Но студенты, выходя от него, твердили, что все это вздор, что они глубоко сомневаются в серьезности дела и правдивости Хромого. Ну а сам Хромой… тут студенты срывались на брань: он просто псих, колченогий псих! Половина из них рассказывала: когда они вошли в номер, Хромой даже не удостоил их взглядом, так они и простояли, просидели как дураки, пока он не махнул рукой, мол, свободны. Наслушавшись жалоб, преподаватели с математического факультета сами примчались в гостиницу и накинулись на Хромого: где это видано – сначала звать людей, а потом гнать без разговоров, что за игру он затеял? Хромой ответил: игру по моим правилам.
–У кошки – кошачьи повадки, у собаки – собачьи,– сказал он,– тренер, когда отбирает спортсменов, ощупывает их кости, а я в первую очередь смотрю на психологические качества человека. Некоторые видят, что я их игнорирую, и тут же теряются – и не стоится им, и не сидится, не знают, куда себя деть. Такие мне не нужны.
Излагал Хромой складно, и никто, кроме него, не знал, правду он говорит или лжет.
На третий день он пригласил к себе ректора, и они обсудили результаты собеседований; Хромой, казалось, был не слишком доволен, но все же поиск прошел не впустую. Из двадцати двух кандидатов Хромой выделил пятерых и попросил принести их личные дела – по-видимому, кого-то из них он и собирался выбрать. Дело подходило к концу, и ректор, узнав, что Хромой думает уехать уже на следующий день, остался еще ненадолго и разделил с Хромым его нехитрый ужин. За столом Хромого будто бы посетила новая мысль, и он принялся расспрашивать о бывшем ректоре, Лилли-младшем. Ректор рассказал все как есть.
–Если вы хотите с ним увидеться, я передам, чтобы он сюда пришел,– предложил ректор.
–Ну, куда это годится,– засмеялся Хромой.– Это мне следует его навестить!
И верно, в тот же день Хромой нанес визит Лилли-младшему…
[Далее со слов мастера Жун]
Это я ему тогда открыла дверь. Я видела его впервые и не знала, что это тот самый таинственный чужак, о котором у нас два дня ходило столько слухов. Папа тоже не сразу разобрался; но про то, как вовсю вербуют студентов-математиков, я дома рассказывала, так что когда папа понял, что наш гость и тот загадочный человек – одно лицо, позвал меня познакомиться с ним. Меня разбирало любопытство, и я спросила, для чего ему студенты. Он не стал объяснять, сказал только, что для одной важной работы. Я уточнила: насколько важной? Может быть, от нее зависит жизнь на Земле? Он ответил: от нее зависит государственная безопасность. Я спросила, как продвигаются поиски, он отозвался без особого энтузиазма: обхожусь тем, что есть, выбираю самого высокого среди карликов.
Наверняка он уже когда-то посвящал папу в свои дела, потому что папа, похоже, прекрасно понял, кто нужен этому человеку, и видя, что тот недоволен, вдруг сказал будто бы в шутку: а я знаю, кто вам подошел бы.
Тот вмиг посерьезнел. «Кто?»
А папа все шутил: как знать, может, тот, кого вы ищете, где-то на краю света, а может, у вас перед глазами.
Он решил, что папа имеет в виду меня, и стал про меня расспрашивать, но папа показал на фотографию Чжэня в рамке: я, мол, про него говорю. Он спросил: кто это? Папа кивнул на другую рамку, с фотографией тети [Жун-Лилли]: как, по-вашему, похож он на нее? Он присмотрелся: похож, говорит. Папа сказал: это ее потомок, ее внук.
Насколько я помню, папа почти никогда не представлял Чжэня именно так – не исключено, что в тот раз он сделал это впервые. Не знаю, почему он так сказал, может, потому что гость был человеком пришлым и все равно ничего о нас не знал, вот папа и отбросил привычную осторожность. Гость когда-то учился в нашем университете и про тетю, конечно, слышал, так что после папиных слов он забросал нас вопросами. Папа, не скупясь на похвалы Чжэню, охотно все ему рассказал. Вот только в конце добавил: но к себе вы его не зовите. Гость спросил почему, папа ответил: он нужен мне в научной группе. Гость молча улыбнулся и больше ни о чем не спрашивал, как будто уже выкинул Чжэня из головы.
