Наутро Чжэнь вернулся домой и за завтраком сообщил, что накануне, поздно вечером, к нему приходил один человек. У научной группы в то время были неплохие условия для работы, Чжэнь часто засиживался в кабинете допоздна и оставался там ночевать, а дома появлялся, только чтобы поесть. Папа, разумеется, сразу понял, что это был за человек, и засмеялся: а он, смотрю, так и не успокоился!
Чжэнь спросил: а кто это?
Папа ему: не обращай на него внимания.
А он: кажется, он хочет взять меня на какую-то должность.
Папа спросил: а ты хочешь у него работать?
Чжэнь ему: как скажете, так и сделаю.
Папа сказал: ну, тогда не обращай на него внимания.
И тут в дверь постучали – пришел этот человек. Папа из вежливости пригласил его к столу, тот сказал, что уже позавтракал в гостинице, тогда папа предложил ему подняться наверх, сказал, что скоро доест и подойдет к нему. После завтрака папа отослал Чжэня обратно на работу, повторив еще раз: не обращай на него внимания.
Чжэнь ушел, а папа поднялся на второй этаж; человек сидел в гостиной, курил сигарету. Папа держался учтиво, но тон его стал жестче. Он спросил гостя, зачем тот пришел – прощаться или людей вербовать? Мол, если вербовать, то радушного приема ему оказать не смогут, потому что еще вчера вечером его просили оставить Цзиньчжэня в покое, и говорить тут не о чем. Гость ответил: вы уж не гоните меня – я зашел попрощаться.
Папа пригласил его в кабинет.
Я до обеда читала лекции, поэтому мы с гостем перебросились парой слов, и я ушла к себе в комнату, готовиться к занятиям. Потом я хотела попрощаться с ним, но оказалось, что дверь папиного кабинета заперта (что случалось крайне редко), так что я не стала их дожидаться, ушла в университет. А вернувшись, застала маму в слезах: Чжэнь-ди уезжал от нас. Я спросила куда, мама заплакала:
–Его забирает тот человек, твой отец согласился… [Продолжение следует]
Никто не знал, что Хромой сказал Лилли-младшему в кабинете – в кабинете за закрытыми дверями,– но, по словам мастера Жун, отец до самой смерти никому не позволял об этом допытываться, сердился на тех, кто решался спросить, говорил: есть вещи, о которых лучше молчать, развяжешь язык – навлечешь беду. Одно было очевидно и не подлежало сомнению: как бы твердо Лилли-младший ни стоял прежде на своем, во время той тайной беседы Хромой перевернул все его убеждения. Разговор длился всего полчаса с небольшим, и когда он закончился, Лилли-младший попросил супругу собрать для Цзиньчжэня вещи в дорогу.
Что и говорить – в тот день загадочность Хромого достигла наивысшей степени. Та же таинственность впоследствии окутала и Цзиньчжэня.
3
Таинственность эта проявилась еще в тот день, когда состоялся разговор Хромого и Лилли-младшего в кабинете. После обеда Хромой заехал за Цзиньчжэнем на джипе и куда-то его увез до вечера. Когда он привез его домой, в глазах Цзиньчжэня уже светилась тайна, и, несмотря на вопросительные взгляды домашних, он долго молчал; таинственность перешла и на его поведение, словно поездка с Хромым отдалила его от родных. Наконец, после расспросов Лилли-младшего (которого Цзиньчжэнь по-прежнему называл «господином ректором»), он тяжело вздохнул и неуверенно проговорил:
–Господин ректор, мне кажется, вы отправили меня туда, где мне не место.
Его слова, негромкие, но веские, обескуражили всех, Лилли-младший, мать, мастер Жун не нашлись с ответом.
–Что случилось?– спросил Лилли-младший.
–Не знаю, что сказать. Все, что я хотел бы рассказать вам, рассказывать запрещено.
Три пары встревоженных глаз так и впились в него.
–Раз тебе там не место, оставайся дома,– вмешалась мать,– можно подумать, ты обязан их слушаться!
–То-то и оно, что обязан,– сказал Цзиньчжэнь.
–Это что за новости? Он,– кивок в сторону Лилли-младшего,– это он, а ты это ты, то, что он согласился, еще не значит, что ты должен идти у него на поводу. Вот что, ты лучше меня послушай, решай сам: хочешь ехать – поезжай, не хочешь – оставайся, я сама с ними потолкую.
–Так не получится,– сказал Цзиньчжэнь.
–Почему не получится?
–Те, кого они выбирают, не имеют права отказаться.
–Что это за люди?– спросила мать.– У кого столько власти?
–Не могу сказать.
–Даже мне?
–Никому не могу, я уже дал клятву…
Лилли-младший вдруг хлопнул в ладони, встал, произнес твердо:
–Тогда не надо ничего говорить. Лучше скажи, когда за тобой приедут? Уже решили? Мы поможем тебе собраться.
–Я должен уехать до рассвета,– сказал Цзиньчжэнь.
Ту ночь домашние провели без сна, готовили Цзиньчжэня к отъезду. К четырем утра упаковали самые крупные вещи – книги, зимнюю одежду связали и погрузили в две картонные коробки. Осталась разная мелочовка; Цзиньчжэнь с Лилли-младшим твердили, что всю бытовую утварь можно будет купить на месте, а потому нет нужны брать ее с собой, но женщины словно не могли удержаться, бегали вверх-вниз по лестнице, выдумывая, что бы еще добавить: то радиоприемник положат, то сигареты, то чай, то лекарства – так, проворно и вместе тем вдумчиво, заботливо был собран полный чемодан. К пяти часам, когда все спустились вниз, мать так себя извела, что была уже не в силах готовить Цзиньчжэню завтрак, пришлось поручить это дочери. Впрочем, сама она тоже осталась на кухне и поминутно диктовала мастеру Жун, что и как делать. Не потому, что та не умела стряпать, просто завтрак был необычный – они провожали Цзиньчжэня в дорогу. Для такой трапезы, считала мать, имелись свои, особые правила, их было по меньшей мере четыре:
•Основным блюдом непременно должна быть лапша, символ долгой, мирной жизни;
•причем лапша непременно из гречневой муки: такая лапша более упругая, гибкая – человеку на чужбине приходится приноравливаться, проявлять гибкость;
•из приправ непременно нужно добавить уксус, жгучий перец и грецкие орехи. Уксус кислый, перец острый, грецкий орех горький – пусть всю кислятину, остроту, горечь человек оставит дома, а в путь с собой возьмет только сладость
[30];
•много лапши готовить не стоило, ведь Цзиньчжэню непременно полагалось съесть все до последнего кусочка, выпить бульон до последней капли, чтобы все его дела завершались успешно.
Это была не просто лапша, это было само сердце пожилой женщины с его добрыми напутствиями и надеждами.
Наполненную смыслами, пышущую жаром лапшу подали к столу, мать позвала Цзиньчжэня завтракать и заодно сунула ему в руку нефритовую фигурку – лежащего тигра, шепнула, чтобы он, когда доест, прикрепил ее к поясу брюк и носил как талисман на удачу. В это время, судя по звукам с улицы, к дому подъехала машина. Вскоре вошли Хромой с водителем; поздоровавшись с Жунами, Хромой велел водителю отнести вещи в багажник.
