Настал 1966 год, разразилась «культурная революция», и бомба замедленного действия, заложенная в мою жизнь не один десяток лет назад, оглушительно взорвалась. Кто-то сочинил про меня дацзыбао
[31], написал, что я все тоскую по тому человеку [т.е. по бывшему возлюбленному мастера Жун]. И какой только дичайшей ереси не понапридумывали: и замуж-то я из-за него не вышла, и раз я верна ему, значит, верна Гоминьдану, и вообще я гоминьдановская шлюха, гоминьдановская шпионка, и проч., и проч., и вся эта ахинея подавалась как неоспоримые факты.
В тот же день, когда вывесили дацзыбао, вокруг дома столпились десятки студентов. Может, повлиял папин былой авторитет, но, во всяком случае, внутрь они не ломились и на улицу меня не тащили, просто орали свои лозунги, пока не пришел ректор и не упросил их разойтись. Тогда, в первый раз, они подошли к черте, но еще не переступили ее, и ни до чего серьезного дело не дошло.
Прошло около месяца, и к нам заявилось уже несколько сотен человек. Впереди вели ректора и прочее университетское руководство. Студенты ворвались в дом, выволокли меня за порог, нацепили мне на голову колпак с надписью «гоминьдановская шлюха» и погнали вместе с остальными на «критику»
[32], протащили нас по улицам у всех на глазах, как преступников. Потом меня заперли в женском туалете вместе с одной преподавательницей с химического факультета (кто-то пустил слух, что она ведет «сомнительный» образ жизни), днем с нами «боролись», а вечером заставляли писать «самокритику». В конце концов нас еще и обрили при всех «под инь-ян»
[33], превратили в каких-то страшилищ, однажды мама пришла на собрание, увидела меня и от ужаса упала в обморок.
Мама слегла в больницу и была чуть не при смерти… Вздумал бы кто поджарить меня на огне, и то было бы легче вынести, чем пережить тот день! Вечером я тайком написала послание Чжэню, всего одну строчку: «Если ты еще жив – спаси меня!» и подписалась именем мамы. На следующий день один студент сжалился надо мной, взял послание и отправил его телеграммой. Я стала гадать, что же будет дальше – скорее всего, ничего не произойдет, или, может, объявится какой-нибудь незнакомец, как тогда, когда умер папа; на то, что придет сам Чжэнь, я почти не надеялась, и уж точно не ждала, что он появится так быстро… [Продолжение следует]
В тот день мастера Жун с коллегой «критиковали» перед учебным корпусом химического факультета. Они стояли на ступенях у входа, обе в колпаках, с табличкой на шее; по бокам трепетали на ветру алые флаги и транспаранты, а внизу, перед ступенями, собрались студенты-химики из трех групп и некоторые преподаватели, всего около двухсот человек. На «критике» царил порядок: тот, кому давали слово, вставал и произносил речь, пока остальные слушали, сидя тут же на земле. И так часов с десяти утра: то одно разберут, то другое разоблачат. В полдень, когда принесли еду и «критикующие» принялись за обед, мастеру Жун с коллегой велели заучивать наизусть цитаты Мао Цзэдуна из «красной книжицы». К четырем часам у них занемели ноги, и они волей-неволей опустились на колени.
В это время всеобщее внимание привлек подъехавший к корпусу джип с военными номерными знаками. Из машины вышли трое: два здоровяка и между ними коротышка, и они вместе направились прямиком в гущу собрания. Когда они были уже у самых ступеней, хунвейбины
[34] -дежурные преградили им дорогу и спросили, кто они. Коротышка взъярился:
–Мы пришли за Жун Иньи!
–Вы кто такие?
–Те, кто ее заберут!
Тон был до того резким, что хунвейбин нахмурился и рявкнул в ответ:
–Она гоминьдановская шлюха! Никуда она не пойдет!
Коротышка полоснул его взглядом, презрительно фыркнул:
–Чушь собачья! Если она гоминьдановка, я, выходит, тоже за Гоминьдан? Да ты знаешь, кто я такой? Говорю тебе: без нее я сегодня не уйду, прочь с дороги!
С этими словами он оттолкнул того, кто мешал ему пройти, и уже хотел было взбежать по ступеням, как вдруг кто-то крикнул:
–Он еще смеет повышать голос на хунвейбинов! Вяжи его!
Все тут же вскочили и бросились на коротышку. Будь он один, так бы его и забили до смерти, к счастью, те двое, что приехали с ним, защищали его от ударов. Высокие, крепкие и, по всему видно, опытные, они в два счета отогнали самых рьяных, расчищая место, так, чтобы коротышка оказался в центре круга; загораживая его, точно телохранители, они громко кричали:
–Мы люди Председателя Мао! Кто посмеет тронуть нас – тот против Председателя! Тот не хунвейбин! Мы сами близкие люди Председателя! А ну, разойдись! Разойдись!
Благодаря их недюжинной отваге коротышку удалось наконец вызволить из толпы. Один из охранников, заслоняя его, побежал вперед, второй, однако, обернулся к хунвейбинам, вынул пистолет, выстрелил в воздух и гаркнул:
–Всем стоять! Нас послал Председатель!
Внезапный выстрел и властный голос возымели свое действие: хунвейбины притихли, растерянно глядя на охранника. Но сзади то и дело слышались выкрики: хунвейбинам не страшна смерть! Мы тебя не боимся! Обстановка вновь накалялась. Охранник вытащил из кармана удостоверение – ярко-красное, с большим государственным гербом на обложке – раскрыл, поднял высоко, чтобы все видели:
–Смотрите! Мы люди Председателя Мао, исполняем его волю! Кто посмеет мешать нам, будет арестован! Все мы здесь люди Председателя, есть что сказать – говорите как следует! А теперь пусть ваш главный выступит вперед: у нас послание от Председателя.
От толпы отделились двое; охранник спрятал пистолет, отозвал предводителей в сторону и о чем-то с ними зашептался. По всей видимости, слова его были достаточно убедительны, потому что предводители объявили во всеуслышание: да, действительно, это самые близкие люди Председателя, просим всех разойтись по своим местам. Шум стих, коротышка и первый охранник, уже успевшие отбежать на приличное расстояние, вернулись обратно, и один из предводителей даже подошел пожать коротышке руку, пока второй объяснял собравшимся: этот человек – герой, поприветствуем его аплодисментами! Раздались жидкие хлопки: на героя еще таили злобу. Опасаясь, возможно, как бы чего не случилось, второй охранник – тот, что палил из пистолета,– решил не подпускать героя к хунвейбинам; он что-то прошептал герою на ухо, проводил его до машины и велел водителю заводить мотор, сам же остался снаружи. Когда джип тронулся с места, герой высунулся из окна и прокричал:
