Как я уже сказал, я был потрясен увиденным, но впереди меня ждало еще одно потрясение – от услышанного. Я спросил его, зачем он тратит силы на историю. Сам я считал так: дешифровщик не историк, для дешифровщика погружение в историю безрассудно и опасно. Знаете, что он мне ответил?
Он сказал: я верю, что шифры схожи с живыми организмами, и у них, живых, тоже есть связь с прошлыми поколениями, ровно как и шифры одного поколения связаны и тихо перекликаются между собой. Возможно, ключ к новому шифру спрятан среди шифров прошлого.
Я возразил: разработчики шифров стремятся отбросить историю, чтобы взлом одного не привел к взлому еще сотни.
Он сказал: общее желание отбросить историю – это тоже связь.
Его слова мне всю душу перевернули!
Затем он сказал: эволюция шифра сродни эволюции человеческого лица, оба они непрерывно развиваются. Однако лицо, меняясь, все же остается лицом, а точнее, все больше походит на лицо, становится прекраснее. Шифр в этом отношении – прямая противоположность: сегодня он похож на человеческое лицо, но уже завтра будет всячески стремиться избавиться от этой формы, обернется лошадиной мордой, песьей харей, наденет любую личину; его изменения не имеют никакой основы. Но так или иначе, главные его черты, глаза, нос, рот, уши, будут становиться все отчетливее, тоньше, развитее, совершеннее, неизменно подчиняясь законам эволюции. Стремление менять свой облик – первое его непременное свойство, постоянное совершенствование – второе. Два свойства словно две линии, и там, где они перекрещиваются, бьется сердце нового поколения шифров. Если мы сыщем эти линии в дебрях истории, они помогут нам в нашей работе.
Так он говорил, указывая пальцем на муравьиные вереницы цифр на стенах. Его палец то двигался, то замирал, то двигался, то замирал, будто прокладывая свой путь среди множества сердец.
Не скрою, его рассуждения о двух линиях изумили меня. Я знал, что в теории эти линии существуют, но на практике их все равно что нет. Потому что никто не в силах разглядеть, вычленить их, а того, кто рискнет за них ухватиться, они обовьют смертельными путами и удушат.
Хорошо, я объясню. Скажите, что вы почувствуете, если подойдете к раскаленной печи?
Верно, вы ощутите жар, обожжетесь, и после этого уже не посмеете приближаться к огню, будете держаться от него подальше, чтобы не обжечься снова, не так ли? То же самое происходит, когда вы приближаетесь к человеку: вы в той или иной мере попадаете под его влияние – степень влияния зависит от обаяния, «массы и энергии» этого человека. Кроме того – и я говорю это с полной уверенностью,– все, кто имеет отношение к криптографии, будь то создатели (разработчики) шифров или дешифровщики, это лучшие из лучших, бесконечно харизматичные люди, и глубины их душ бездонны, как черные дыры. Каждый из них оказывает на окружающих огромное влияние. А потому – проберись в дебри истории криптографии, и ты попадешь в густые заросли, где повсюду расставлены ловушки, один неверный шажок – и ты уже в западне, ты увяз. Те, кто создают и взламывают шифры, боятся подступать к их истории, потому что каждая душа, каждая мысль, что обитают в этой чаще, способны притянуть тебя как магнит и переплавить. А если тебя притянула и уподобила себе душа из леса истории, все, отныне ты в этом ремесле и гроша не стоишь, потому что нельзя в дебрях появиться двум одинаковым душам – у них и шифры будут схожи, и взлом одного шифра повлечет за собой взлом остальных. Одинаковые души в криптографии становятся бесполезным мусором, вот до чего беспощадны и удивительны шифры.
Теперь вам должно быть понятно, почему я так изумился, когда услышал о двух линиях. Отыскивая эти линии, Жун Цзиньчжэнь нарушал главное табу дешифровщика. По неведению или намеренно, я не знал, но, учитывая мое первое потрясение, я склонялся к тому, что он делает это намеренно, сознательно преступает запрет. Уже то, что он развесил по стенам историю криптографии, смутно намекало: он далеко не прост. А когда такой человек нарушает запреты, вполне вероятно, что он поступает так не из невежества и самонадеянности, а потому что он храбр и осознает свою силу.
Поэтому, выслушав его теорию двух линий, я не стал с ним спорить, наоборот, зауважал его и при этом почувствовал какую-то смутную злобу, вызванную завистью,– я понимал, что он продвинулся дальше меня.
На тот момент он работал у нас меньше полугода.
И все же я беспокоился за него, как за человека, которому грозила опасность. Было совершенно очевидно (и теперь вы тоже должны это понимать), что Жун Цзиньчжэнь намерен всколыхнуть, перебрать каждую душу из дебрей истории, каждую из бессчетного множества точек двух линий, прощупать их, изучить под микроскопом. А ведь все, абсолютно все эти души, точки обладают немыслимой колдовской силой, того и гляди обернутся руками силачей, схватят его, сожмут крепко в кулаке и раздавят в пыль. Дешифровщики поколениями придерживаются одного негласного правила: историю – отбросить! Они знают, что там кроются ключи, подсказки, источники вдохновения. Но страх, что из дебрей истории нет выхода, не пускает их в эту чащу, прячет от них все, что находится внутри.
Уверен, среди всех дебрей, какие только есть в мире, дебри истории криптографии самые безмолвные, мрачные, в них не заглядывает человек, в них не смеет заглядывать человек! В этом беда дешифровщиков: они утратили зеркало истории и вместе с ним – возможность впитывать чужой опыт. Их профессия трудна, души одиноки, по телам их предшественников не взберешься наверх, как по ступеням, зато они часто преграждают путь, превращаются в запертые двери, людоедские ловушки – приходится идти обходным путем, прокладывать новые тропы. Кажется, нет на свете другого такого ремесла, которое велело бы порвать с историей, восстать против истории. История стала для новых поколений дешифровщиков тяжкой ношей, бременем, до чего это жестоко и безжалостно! Ни одна наука не свела в могилу столько гениев, как криптография, она загубила такое великое множество талантов, что впору рыдать от отчаяния!
Ладно, я скажу проще. Дешифровщик, как правило, привык к конкретике в работе: разведчики ищут для него материалы, и на основе этих материалов он выдвигает гипотезы, словно подбирает ключик к несметному множеству дверей; и двери, и ключи он мастерит сам, а сколько их будет, зависит от его чутья и от того, много ли данных удалось собрать разведчикам. Это примитивный, неуклюжий, но при всем при том самый безопасный, надежный и действенный метод; он работает лучше других, особенно когда дело касается шифров высокой сложности, и потому используется по сей день.
Но Жун Цзиньчжэнь, как вы уже знаете, отказался от проверенного способа и отважно вторгся на запретную территорию, протянул руку в чащу истории, вскарабкался на плечи предшественников – опасный поступок, который мог привести к ужасным последствиям. Конечно, я понимал, что, если он преуспеет, если те самые предшественники не проглотят его душу, это будет огромным шагом вперед и как минимум сузит круг поиска. Положим, мы стоим на развилке десятка тысяч тропинок-формул, а перед ним дорог будет вдвое меньше, а может, даже и не вдвое, смотря как далеко он продвинется, как верно проследит две линии. Но, по правде говоря, вероятность успеха на этом пути ничтожна, редко кто решается на него вступить, тех, кто доходит до конца, и вовсе «мало, как звезд на утреннем небе». Лишь два типа людей способны осмелиться на такой риск: во-первых, гении, настоящие, великие гении; во-вторых, сумасшедшие. Безумцы не боятся, потому что им неведом страх; гении не боятся, потому что у них крепкие зубы и твердое сердце, острыми зубами они разорвут любую напасть, от их твердого сердца отпрянет любая беда.
