9.Я думаю: почему Бог послал мне эту болезнь? Наверно, потому, что я знаю слишком много тайн. Но говорить можно и без рта. А когда у меня был рот, я никому ничего не рассказывала.
10.Я не хочу уходить, унося с собой столько секретов, я хочу уйти налегке и в следующей жизни стать обычным, простым человеком – не надо ни славы, ни тайн, ни друзей, ни врагов.
11.Не обманывайте меня, я знаю, что со мной, уже пошли метастазы. Может быть, я проживу еще несколько месяцев.
12.Не надо говорить умирающему «до свидания», это к несчастью. Ступайте, пусть все у вас будет хорошо!
Спустя месяц я узнал, что ей сделали краниотомию, еще через несколько месяцев я услышал, что она умерла. Мне передали, что она упомянула меня в завещании: пожелала, чтобы я не разглашал в книге их с мужем настоящие имена. Она сказала: «Мы оба хотим покоя». Так что мне пришлось использовать выдуманные имена, «Фань Лили» и «Залеский», хотя это шло вразрез с принципами, которых я придерживался при написании книги; но что мне оставалось делать? Старый человек – с непростой судьбой и добрым сердцем – перед смертью просит покоя, потому что при жизни покоя не было!
5
Пора рассказать о Янь Ши.
Видимо, то, что в прошлом Янь Ши не признавал заслуги Жун Цзиньчжэня, хотел возвысить себя, отдалило от него коллег из 701-го; выйдя на пенсию, Янь Ши, вместо того чтобы остаться жить на территории отдела, перебрался с дочерью в административный центр провинции Г. Широкая гладкая магистраль притянула города друг к другу: не прошло и трех часов, как я добрался от 701-го до административного центра, без труда нашел дом, где жили Янь Ши и его дочь, и встретился с самим стариком Янь Ши.
Как мне и представлялось, почтенный Янь носил очки с большим количеством диоптрий, ему было далеко за семьдесят, почти восемьдесят лет, у него были белоснежные волосы и хитрый, загадочный взгляд, лишавший его подобающего старику благожелательного и благородного вида. Когда я нагрянул к нему, он сидел, склонившись над разложенной во весь столик доской вэйци, правой рукой раскатывая два золотистых массажных шарика, в левой зажав белый игральный камень, глубоко задумавшись. Но напротив него не было соперника: он играл сам с собой. Да, играл сам с собой, все равно что сам с собой разговаривал, печально-торжественный и одинокий в своем стремлении оставаться в строю. По словам его внучки, пятнадцатилетней школьницы, после выхода на пенсию дедушка необъяснимо привязался к вэйци, дни напролет проводил то за игрой, то за чтением книг о ней, мастерство его росло, и теперь ему сложно было найти в окру́ге достойного противника, оставалось лишь разыгрывать партии с книгами.
Слышите? На самом деле он играл не с собой, а с мастерами!
Наша беседа началась как раз с занявшей всю столешницу доски вэйци. Старик с гордостью сообщил мне, что вэйци – отличный способ прогнать одиночество, размять ум, укрепить дух, продлить жизнь и проч., и проч. Перечислив всевозможные достоинства этой игры, старик назвал любовь к вэйци своей «профессиональной болезнью».
–Жизнь каждого дешифровщика естественным образом связана с той или иной игрой наподобие шахмат, и особенно это касается людей заурядных: как некоторые бандиты или наркоторговцы на старости лет ударяются в благотворительность, так и любую посредственность в конце концов завораживает шахматное искусство.
Вот что сказал мне старик.
Его слова приоткрыли мне правду, но все же…
–Почему именно «любую посредственность»?– спросил я.
Старик немного подумал.
–Потому что гениальные дешифровщики могут дать волю своему рвению и уму в профессии. Их таланту снова и снова находят применение – они сами, их ремесло, и от этой постоянной работы, развития их души безмятежны и глубоки, им не знакома горечь от необходимости себя сдерживать, они не знают печали увядания. То, что никто не сдерживает, не ищет себе новый выход, то, что не увядает, не стремится к возрождению. Старость для гения – время подводить итоги и предаваться воспоминаниям, прислушиваться к собственному прекрасному эху. А для людей заурядных, вроде меня… Таких, как я, в наших кругах зовут «половинкой неба» – это значит, что ты по-своему талантлив, но никогда в жизни не достигнешь того, что под силу гению, вместо этого десятками лет будешь что-то искать, сдерживаться и по-настоящему так себя и не проявишь. Такому человеку в старости нечего вспомнить, нечему подводить итоги, чем же ему заняться? По-прежнему искать, неосознанно искать возможность показать, на что он способен, бороться за эту возможность, как умирающий борется за жизнь. Отсюда любовь к шахматному искусству. Это во-первых.
Во-вторых, если посмотреть на это с другой стороны, долгий труд, упорство, помыслы гения направлены на то, чтобы идти до конца по узкой тропке, и даже если сердце пожелает чего-то другого, захочет отвлечься, мозг настолько заточен под одно-единственное направление, что сердцу уже не вырваться (от слова «вырваться» у меня мурашки пробежали по коже, как будто меня потянули за душу). Они уже не могут свободно размахивать «шпагой мысли», она способна лишь колоть, как игла, и вести вперед. Знаете, в чем корень безумия? Ненормальность гения сродни ненормальности сумасшедшего, и то и другое проистекает из чрезмерной увлеченности. Думаете, они будут в старости играть в шахматы или вэйци? Какое там, они не смогут!
Помолчав, старик продолжил:
–Мне всегда казалось, что гений и безумец – это два главных антипода, они как правая рука и левая, как две головы на теле человечества, обе головы тянутся куда-то наружу, но смотрят в разные стороны. В математике есть понятия плюс бесконечности и минус бесконечности; в некотором смысле, гений – это плюс бесконечность, а безумец или идиот – минус бесконечность. С точки зрения математики и у плюс бесконечности, и у минус бесконечности одна сущность – это бесконечно удаленные точки. Поэтому я часто думаю: возможно, когда-нибудь человечество достигнет такой ступени развития, когда безумцы, как люди выдающиеся, наравне с гениями смогут приносить нам пользу и вершить великие дела. Взять хотя бы шифры: вообразите себе, что было бы, если бы мы создали шифр, следуя по дороге мыслей безумца (то есть по мыслительному бездорожью)– его, конечно, никто не смог бы взломать. На самом деле разработка шифров – это профессия, которая приближает человека к сумасшедшему: чем ближе к безумию, тем ближе к гениальности, и наоборот, чем ты гениальнее, тем больше похож на безумца. Просто поразительно, насколько перекликаются между собой гениальность и сумасшествие. Поэтому я никогда не смотрел на умалишенных свысока: как знать, может быть, в них таится необыкновенный дар, который мы до сих пор не разглядели. Они как тайные горные богатства, которые нам предстоит обнаружить и добывать.
Слова старика будто омыли мою душу, натерли ее до блеска, словно ее глубины были забиты пылью, а его речь бурным потоком смыла пыль, и потускневшая душа вновь засияла. Как хорошо, как радостно! Я слушал, впитывал его рассуждения, упивался ими и почти забыл, что хотел спросить, но тут мой взгляд упал на черные и белые игральные камни на столе, и я вспомнил:
