Как вы понимаете, если бы так все и продолжалось, большее, чего я мог достичь,– стать Жун Цзиньчжэнем, прошедшим девяносто девять шагов, и последний шаг навсегда остался бы скрыт в темноте. Возможно, со временем Жун Цзиньчжэнь сделал бы еще один шаг, а я не мог: как я уже сказал, я был лишь прильнувшим к нему ребенком; теперь он упал, и я, конечно, упал вместе с ним. Так я понял, что от Жун Цзиньчжэня мне достался не просто блокнот, мне досталась печаль: он позволил мне подойти к краешку победы, и я уже разглядел впереди ее сияние, но по-прежнему не мог до нее дотянуться, не мог ее ухватить. До чего обидно и горько! Меня переполняли страх и чувство беспомощности.
Но в это время Жун Цзиньчжэня выписали из больницы.
Да, его выписали, не потому, что он выздоровел, просто… как бы вам сказать? Все равно он был безнадежен, держать его в больнице не было смысла, поэтому его отпустили.
Вот она, воля неба. С тех пор, как с Жун Цзиньчжэнем стряслась беда, я еще ни разу с ним не виделся: во время всех этих событий я сам лежал в больнице, а когда поправился, Жун Цзиньчжэня уже увезли сюда, в город, отправили на лечение. Навещать его было неудобно, к тому же, выйдя из больницы, я сразу взялся за «Черный шифр», мне, в общем-то, некогда было к нему ездить. Я читал его блокнот. Поэтому только когда его выписали и вернули домой, я впервые собственными глазами увидел его новый облик.
На то была воля неба.
Осмелюсь сказать, что, если бы я взглянул на него месяцем раньше, всего того, что было потом, могло просто не случиться. Почему я так говорю? На то есть две причины. Во-первых, пока Жун Цзиньчжэня держали в больнице, я читал записи, и его образ в моей голове принимал все более внушительные, властные черты; во-вторых, благодаря чтению блокнота и собственным долгим раздумьям глыба «Черного шифра» уже сжалась до крошечной точки. Это была подготовка к разгадке, основа для всего, что произошло после.
В тот день, после обеда, я услышал, что Жун Цзиньчжэнь возвращается, и отправился его проведать, но когда я пришел к нему домой, оказалось, что он еще не приехал. Я остался ждать внизу, на спортивной площадке. Вскоре на площадку зарулил джип. Открылись передняя и задняя дверцы, и из машины вышли двое: один наш сотрудник, Хуан, и жена Жун Цзиньчжэня, Сяо Ди. Я шагнул им навстречу, но они только коротко кивнули мне и снова нырнули в автомобиль, чтобы помочь Жун Цзиньчжэню осторожно, потихоньку из него выбраться. Создавалось впечатление, что он не хотел выходить, а еще – что он был хрупкой вещью, которую нельзя разом взять и вытащить, можно лишь медленно, бережно извлекать наружу.
Наконец Жун Цзиньчжэнь покинул машину, и я увидел человека…
…согбенного, дрожащего всем телом; казалось, неподвижную голову только что водрузили на шею, притом водрузили неровно, отчего она слегка кренилась набок; глаза смотрели удивленно, таращились по сторонам, но в них не было ни малейшего блеска; похожий на брешь рот был открыт и не закрывался, из него то и дело текла слюна…
Неужели это и есть Жун Цзиньчжэнь?
Мое сердце было раздавлено, сознание помутилось. Как я слабел и страшился при мысли о Жун Цзиньчжэне из блокнота, так я слабел и страшился при виде нового Жун Цзиньчжэня. Я застыл на месте, не смея подойти ближе, окликнуть его, как будто и этот Жун Цзиньчжэнь мог меня обжечь. Держась за Сяо Ди, Жун Цзиньчжэнь ушел, исчез, как пугающая мысль – исчез с моих глаз, но не из моего сердца.
Я вернулся на работу, повалился на диван и целый час пролежал без сил, без чувств, как труп. Что и говорить, увиденное слишком меня потрясло, не меньше, чем блокнот. Постепенно я пришел в себя, хотя перед глазами все время всплывала сцена: Жун Цзиньчжэнь выбирается из машины; она бесцеремонно привязалась ко мне, как диковинная, ядовитая мысль, и не прогнать ее, и не выразить, и не забыть. Образ умалишенного Жун Цзиньчжэня преследовал меня, мучил и казался все несчастнее, трагичнее, испуганнее. Я спрашивал себя: кто же его таким сделал? Я вспомнил о его беде и о том, кто был ее виновником…
Вор!
Но кто бы мог подумать, что гения, грозного, ужасающего (с блокнотом я в полной мере ощутил его мощь и способность внушать страх), человека таких высот и глубин, лучшего из лучших, героя среди дешифровщиков какой-то уличный воришка заденет легонько ненароком и разобьет вдребезги? Какой-то непостижимый абсурд, и этот абсурд потряс меня до глубины души.
Потрясение всегда подталкивает к размышлениям. Порой эти мысли бессознательны и потому не приносят результата, а даже если и приносят, ты не всегда сразу это осознаешь. Как это часто бывает, на тебя вдруг ни с того ни с сего находит озарение, и ты удивляешься, откуда оно взялось, думаешь, не Бог ли тебе его послал. На самом деле эта мысль была у тебя давно, пряталась где-то в глубинах подсознания, а сейчас просто всплыла на поверхность, как рыба с морского дна.
Я же размышлял совершенно осознанно, и резкий контраст между двумя образами, ничтожным образом воришки и возвышенным – Жун Цзиньчжэня, быстро направил ход моих мыслей в определенное русло. Если рассматривать их абстрактно, если сравнить их сущность, их весомость, мы увидим громадную разницу между прекрасным и дурным, тяжелым и легким, исполинским и мизерным. Жун Цзиньчжэнь, человек, который выстоял против шифра высокого уровня, точнее, против его создателя, не смог выстоять, когда его легонько задел воришка; он не спасовал перед шифрами, «Фиолетовым» и «Черным», и долго сносил муки и тревоги, но и нескольких дней не продержался против тьмы и тягостей, которые принес в его жизнь вор.
Почему он стал таким уязвимым?
Неужели воришка силен?
Нет, конечно.
А может, это Жун Цзиньчжэнь хрупок?
Да!
Просто вор украл у него самое святое, потаенное: блокнот! Самую важную и хрупкую вещь; ее, как сердце, трогать нельзя: чуть заденешь – и человек умрет.
Как вы понимаете, обычно самое дорогое и ценное хранят в самом безопасном месте. Жун Цзиньчжэнь должен был положить блокнот в сейф, оставлять его в портфеле было ошибкой, промахом. С другой стороны, если бы вор был настоящим врагом, агентом N-ии, и его целью было заполучить блокнот, он никогда бы не додумался, что Жун Цзиньчжэнь будет столь небрежен и положит важную, оберегаемую вещь в обыкновенный, ничем не защищенный портфель; тогда он, конечно, украл бы не портфель, а сейф. Таким образом, если бы вор охотился именно за блокнотом, а блокнот лежал в портфеле, Жун Цзиньчжэнь смог бы ловко избежать беды.
А теперь предположим, что Жун Цзиньчжэнь сделал это (положил блокнот в портфель) не случайно, а намеренно, и столкнулся не с воришкой, а с настоящим агентом – вы только подумайте, ведь это была бы прекрасная уловка – блокнот в портфеле, отличная ловушка для агента, разве нет? Мне вспомнился «Черный шифр». Что, если его создатель не стал прятать драгоценный «замок» поглубже, запирать в сейф, а просто сунул его в портфель? А Жун Цзиньчжэнь, упорно искавший этот «замок», сам сыграл роль агента, который пытается найти в сейфе блокнот?
