Затем с другой стороны сцены выходила она. Динь-Динь. Луна не знала, откуда ей известно имя этой клоунессы, она просто его знала.
Шутиха Динь-Динь.
На ней были узкие трико – одна штанина жёлтая, а другая фиолетовая, и жилет в жёлто-фиолетовую клетку. С другой стороны сцены она медленно пританцовывала по направлению к Луне, высоко задирая колени, и бубенчики на её трёхконечном колпаке и носках её туфель звенели. Публика негромко смеялась, а Луну бросало в пот.
Когда Динь-Динь наконец дотанцовывала до неё, худощавая клоунесса оказывалась так близко, что Луна могла почувствовать запах её цветочных духов и мятного дыхания. Затем Динь-Динь залезала рукой под клетчатый жилет и доставала волшебную палочку.
На этом моменте кошмара Луна всегда вертелась и извивалась под одеялом.
Потому что палочка шутихи Динь-Динь была… необычной. На конце у неё была резная голова, точная миниатюра головы самой Динь-Динь. У неё был тот же маленький нос, те же высокие скулы, та же белая кожа и те же фиолетовые губы.
Динь-Динь поднимала палочку вверх, и резной рот на палочке начинал двигаться – не как у марионетки, а как у настоящего человека,– и палочка говорила. Высоким, приторно-сладким голоском палочка произносила: «Время для смеха».
Луна пыталась отступить назад.
Тогда Динь-Динь поворачивала палочку к зрителям, и говорящая палочка слащаво отдавала команду:
«Смейтесь!»
И публика подчинялась.
Зал взрывался смехом, который заполнял всё пространство.
Звучал высокий смех, низкий смех, хрюкающий смех, шипящий смех, гоготание и хихиканье. Звук нарастал и усиливался.
«Мне нужно уйти»,– понимала Луна. Она вертелась из стороны в сторону. «Как мне выбраться отсюда?»
Затем, одно за другим, лица в зале начинали меняться. Глаза смеющихся расширялись. Выражения их лиц сменялись от восторженных до сбитых с толку, затем встревоженных и, наконец, поверженных в ужас.
Стоя под ярким светом софитов, Луна знала, что происходит.
Зрители не могли перестать смеяться. Как ни старались. Они не могли остановиться. И они никогда не остановятся. Они просто будут продолжать смеяться и смеяться.
Вечно.
А затем наступала худшая часть кошмара.
Смех становился всё громче, и Шутиха Динь-Динь улыбалась тонкогубой улыбкой и указывала своей палочкой на… Луну. Маленькая голова открывала рот и произносила своим приторно-сладким голоском: «Ты тоже должна смеяться».
«Нет»,– думала Луна и пыталась бежать, но было ощущение, что её ноги приклеены к сцене.
Палочка приказывала ей:
«Смейся!»
И не желая того, девочка смеялась. Она разрывалась высоким, пронзительным смехом. Она пыталась сопротивляться. Она напрягалась и корчилась от усилий.
Но это не имело значения.
Её смех наполнял сцену.
«Это дурной сон,– убеждала себя Луна,– мне снится кошмар».
И девочка велела себе проснуться.
«Проснись!– мысленно взывала она к себе.– Проснись сейчас же!»
И Луна просыпалась. Всегда. Она просыпалась внезапно и резко садилась в постели.
Однако она продолжала смеяться в темноте.
Но, как и несколькими минутами ранее, меньше чем за секунду её смех менялся на высокий, непоколебимый крик.
* * *
Сейчас, сидя в постели, девочка успокаивала дыхание. Она считала до десяти.
–Шутиха Динь-Динь,– прошептала она,– ненастоящая.
Именно так она поборола Динь-Динь много лет назад, когда ей было семь лет. Так она победила. Луна повторяла эти слова снова и снова и убеждала себя.
«Ненастоящая. Ненастоящая. Ненастоящая».
На это ушли месяцы, но со временем кошмар стал проходить. Сначала он стал сниться ей через ночь. Потом раз в неделю. Потом пару раз в месяц. И, наконец, совсем перестал.
«Всё позади»,– подумала однажды Луна.
И так и было… до этой минуты.
Сейчас, пять лет спустя, девочка пыталась успокоиться, пыталась угомонить биение в груди.
Потому что Шутиха Динь-Динь вернулась.
* * *
«Ненастоящая».
Луна прошептала себе это слово на следующее утро, входя в душ.
«Ненастоящая».
И она снова шептала это себе, когда стала сушить волосы феном.
Каждый раз, когда у неё в уме всплывала Динь-Динь, высоко задирающая колени в танце или улыбающаяся своей тонкогубой улыбкой,– когда Луна собирала рюкзак или садилась завтракать, или завязывала шнурки,– девочка сжимала челюсть и шептала это слово.
«Ненастоящая. Ненастоящая. Ненастоящая».
Ещё до того, как Луна ушла в школу, она уже чувствовала, что даёт Динь-Динь отпор.
Наверное, решила девочка, этот кошмар ей больше и не приснится. Это было всего один раз. Случайность.
А потом, когда её папа подъезжал к главному входу школы, она что-то увидела – вспышку жёлто-фиолетового в одном из школьных окон. Это был точно такой же жёлтый и фиолетовый, как клетчатый жилет, узкие трико и трёхконечная шляпа Динь-Динь.
«Нет»,– пронеслось в голове Луны.
Она прижалась лбом к окну машины, но чем бы ни была эта жёлто-фиолетовая вспышка, она исчезла. В одну секунду она была там, а в следующую её уже не было.
Луна прикусила ноготь. «Эта вспышка, вероятно, была лишь отражением проезжающей машины или ребёнка на велосипеде,– говорила она себе.– Вот и всё».
Она открыла дверцу машины и вышла на тротуар.
«Это ерунда»,– подумала она.
И всё же она видела это своими глазами – точно такой же жёлто-фиолетовый, как клетчатый жилет, узкие трико и трёхконечная шляпа Шутихи Динь-Динь.
–Ненастоящая,– прошептала Луна.
* * *
Через несколько минут девочка уже сидела в своём классе и слушала, как директор Ходжес озвучивает утренние объявления по системе громкой связи.
«Я могу победить,– уверяла себя Луна, пока директор Ходжес объявлял обеденное меню на день – начос и салаты от шеф-повара.– Я могу победить Динь-Динь».
Ведь она уже делала это раньше. Когда ей было всего семь лет.
Директор Ходжес откашлялся в потрескивающий громкоговоритель.
–В эту пятницу,– объявил он,– все ученики соберутся в актовом зале на особое мероприятие.
«Актовый зал»,– подумала Луна.
–Мы посмотрим выступление,– продолжал директор Ходжес,– клоунессы, которая называет себя…– Он прервался, и Луна услышала, как он шуршит бумагами.– … А, вот оно. Клоунесса, которая зовётся Динь-Динь.
