В один момент мне кажется, что Адиль оттолкнет меня и вылетит из квартиры — такая борьба написана у него на лице. Но он продолжает стоять рядом.
—Он походу тебя силком выставил? И на хрена ты его защищаешь?
—Выставил, да!— рявкаю я, топнув ногой. Снова мокнут глаза.— Но только не надо играть в благородного рыцаря. Он меня выставил, потому что я изменила ему с тобой и по дурости призналась. Главная дура и сука здесь я, но и ты не белый и пушистый. Тебе было плевать на его чувства, когда ты вломился ко мне на Сенином дне рождении! Считаешь, правильно пойти и разбить человеку лицо, после того как попрыгал на его сердце?
—Я тебе тогда сказал и сейчас могу повторить: похуй мне до него,— цедит Адиль, сверкая глазами.— Или ты к нему на скотских условиях вернулась? В благодарность за то, что принял тебя обратно, будешь терпеть от него все закидоны?
Я почти задыхаюсь. Мы снова друг на друга орем, совсем как семь лет назад. И он снова меня не слышит.
—Нет, я на такое не подписывалась, ясно? Как видишь, нахожусь здесь и даже занималась сексом с тобой! За кого ты меня принимаешь?! Думаешь, я за время твоего отсутствия совсем человеческий облик потеряла?
Адиль сжимает челюсть и зло встряхивает головой. Его руки до сих пор держат мои плечи. И в этот момент я вдруг осознаю, что ни в одной из наших самых громких ссор, он ни разу не оставлял на мне синяки. Психованный, неуравновешенный Адиль ни разу не перешел эту грань. Даже когда я орала ему в лицо, как сильно его ненавижу.
От этой мысли меня отпускает: шум в ушах стихает, эмоции гаснут и плавно оседают под ребра. Мы лучше, умнее, взрослее. Сейчас мы достаточно умны, чтобы ценить то, что имели.
—Мы оба повели себя с ним отвратительно. Не нужно все усугублять,— я ненамеренно понижаю голос и заглядываю Адилю в глаза.— Я хочу, чтобы ты остался со мной… Мне не нужны никакие разборки… Пожалуйста. Просто побудь со мной… Расскажи, как ты жил, а я расскажу тебе про больницу… Мне пациенты позавчера цветы прислали, представляешь?
Желваки на скулах Адиля не проходят. И это мне тоже понятно. Я и сама не умею так быстро переключаться. Но ведь нужно учиться, если мы хотим жить нормально… Нельзя же как семь лет назад… Не дети же.
Я нахожу его руку и ласково пробегаюсь подушечкой большого пальца по костяшкам.
—Давай еще полежим, а? Хочу с тобой обниматься.
Срабатывает. Адиль опускает мое плечо и позволяет утянуть себя в кровать.
Говорю в основном я, а он по обыкновению слушает. Про поступление в ординатуру и о том, как я, перенервничав, завалила экзамен, а потом неделю не спала, готовясь к пересдаче. И про ночные смены, после которых первое время ходила как зомби, и про то, как главврач нашего отделения, славящийся своей требовательностью, однажды на консилиуме при всех меня похвалил. Про прошлогоднюю поездку на Сардинию, про тренировки по теннису, которые мне очень нравились и которые, увы, пришлось бросить из-за подвернутой ноги и про то, как однажды чуть не завела собаку.
Слова льются легко, порой перемежаясь смешками. И молчание Адиля совсем не тягостное — оно будто естественное продолжение нашего диалога. Всегда таким было.
Я отключаюсь спустя час, уткнувшись носом в его плечо. Слишком много всего произошло за последние сутки, чтобы продолжать бодрствовать.Наверное, поэтому я совсем не слышу, как Адиль уходит.
Глава 38
—Ну и как ты? Поспала хотя бы чуть-чуть?— почти с материнской заботой интересуется Ксюша.
—Поспала,— подтверждаю я и, поплотнее укутавшись в одеяло, поворачиваюсь к окну.
От воспоминаний о минувшей ночи на губах блуждает улыбка. Адиль поднялся за мной на крышу. Сказал, что я космос. Мы занимались сексом, и мне удалось уговорить его остаться со мной, вместо того чтобы мчаться бить лицо Диме.
—Звучишь бодро. То есть в аптеку за успокоительным заезжать не нужно и можно прямиком направляться к тебе?
—А ты собираешься ко мне?— выпаливаю я, машинально привставая.— Время сейчас сколько?
—Десять почти. Ставь чайник, цветочек. Я везу для тебя эклеры.
Так мой незатейливый план лежать в кровати, прокручивая в голове каждую деталь вчерашней ночи, с треском проваливается, и на его место приходит суета. Сбегать в душ, выкинуть в стирку многострадальную пижаму и прибраться в коридоре, который немного пострадал от нашего с Адилем вторжения. И все это делать конечно с мыслью о нем.
То, что Адиль не остался ночевать, меня не удивило. Роберт говорил, что по ночам он работает — то есть играет в покер. Скорее, всего ему необходимо было уехать — себе я так это объяснила. Сложно думать о плохом, когда искупался в лучах солнца, тепло которых добралось до самого сердца и теперь блуждает под кожей.
—Хватит смотреть на меня как на жертву неудачной лоботомии,— ворчу я, пропуская Ксюшу в квартиру и забирая у нее пакет с обещанными эклерами.— Я в порядке. Вены не режу, слюни не пускаю.
—Так я и вижу, что ты в порядке,— замечает она, помещая свой модный полушубок в шкаф-купе.— Вот и удивляюсь. По моим расчетам, ты должна была еще минимум неделю рефлексировать.
И тут я понимаю, что не удержусь и обязательно расскажу ей про Адиля. Если уж не удалось смаковать нашу близость мысленно, тогда сделаю это на словах. Даже если Ксюша не слишком его жалует. Она в конце концов моя подруга и с кем, если с ней делиться такими новостями?
—У меня только чай,— предупреждаю я, разливая кипяток по чашкам.— Сахара тоже нет.
—Стройнее будем,— иронизирует Ксюша, выкладывая пышные эклеры в тарелку.— Тебе сегодня вечером на смену?
—Да. У нас с тобой кстати максимум час. В двенадцать у меня онлайн обучение. Я новый курс по работе с поджелудочной купила.
—Дима звонил?
Усмехнувшись, я опускаю перед ней чашку с пакетированным чаем и тоже сажусь.
—Нет. Думаешь, я так сильно жду?
—Просто предположила. Подумала, вдруг он извинился и это тебя взбодрило.
В течение нескольких секунд я помешиваю золотистый кипяток ложкой, проматывая в голове то, что собираюсь сказать, и решаю ограничиться лишь одной фразой. Дальше Ксюша сама расспросит.
—Вчера ко мне приходил Адиль.
Подношу чашку к губам, торопливо отпиваю, обжигая язык. Волнуюсь. Как бы я не убеждала себя, что все мы — взрослые, самодостаточные люди, хочется одобрения со стороны близких. Ну или хотя бы не чувствовать осуждения. Так хочется подольше сохранить внутри приобретенное тепло.
—Понятно,— выдержанно, но со значением произносит она.— Это все или будет продолжение?
Я дую на чашку, давая себе возможность собраться. Мне не нравится мое волнение. Ксюша — моя подруга, а не приемная комиссия, оценивающая ответы по пятибальной шкале. Мои отношения с Адилем и неудачи в прошлом касаются только нас с ним, и я не обязана испытывать неловкость или вину, если вдруг решу попробовать заново.
