—Так она ж нет, Дьюк. Она неразборчива и никогда такой не была.
—Жизнь умеет по-своему проявлять в людях разборчивость.
—Энн,— сказала мать,— я очень не хочу, чтоб ты училась разборчивости трудным путем.
—Я же сказал вам — позже!— сказал Фицджералд Камблу, который возник вновь.— А теперь прочь.— Камбл улизнул.— Ни единой нетопырьей башни,— сказал он, перехватив взгляд Кловиса.
—Я ее могу вам не задорого,— сказал Кловис.
—Скажи нам, что ты это не всерьез,— сказала барыня Фицджералд.
—Я это не всерьез.— Энн пожала плечами.
Тут Кловис на самом деле взялся есть так, словно не доживет до следующего дня, сметая не только собственный обильный завтрак, но и все остатки. В какой-то момент его приспособление стискивало три куска тоста и невыжатый грейпфрут. Добро и весело будет сказать, что он завораживал всех.
Болэн извинился, самую малость подмигнув, что означало «туалет»; и сбежал. По правде, кровеносные сосуды у него в голове бились апоплексическим всплеском. Он вышел наружу под взрывающиеся тополя и жаркий горный свет, ощущая взбуханье свободы облегченья пространства редкости знания того, что где-то совсем рядом есть незримый журчащий спуск горной воды. В потоках по боковому склону он различал зеленые руки осин — миллионы крутящихся листиков. Затем прыгнул в «шершня» и был таков.
Покадровая съемка показала бы бледнейшую мятно-зеленую полоску на фоне гор и неуклонный ливень трансконтинентальных комьев земли из-под умирающих боковых нижних молдингов и пробитых выпуклин крыльев. За спиральной ящеркой дефектов стекла — озабоченное лицо его, Болэна. Что он вообще кому-нибудь сделал?
Человек из «Тексако», возбудившийся от вида шандарахнутых восстановленных шин, сказал:
—Валяйте, звоните. Не межгород, мы надеемся.— Болэн огляделся. Больше никого не было.
—Мы?
—Вы и я.
—О, нет-нет-нет, нет, просто местный звонок.
Минуту спустя Болэн попросил Камбла дать ему Кловиса. Тот подошел к телефону.
—Алло?— опасливо спросил он.
—Я, Болэн. Сваливайте оттуда. Я не хочу, чтоб вы впаривали нетопырью башню моей будущей родне.
—Будущая родня. Вы б их слышали на вашу тему, дружок.
—Слышал и больше не хочу.
—Лошадь, что и до финиша не дотащится.
—Этого мне знать не нужно.
—Вы где?
—В «Тексако».
—Возвращаться вообще собираетесь?— Стало быть, Кловис просек подлинную тональность Болэнова отъезда.
—Тело говорит, что да.
Не было его час. Когда он уселся за стол, видно было, что Фицджералды принюхиваются к протечкам топлива из «шершня». Однажды Болэн видел портрет Андре Жида у себя в библиотеке, в уютной ермолке, он смотрел на переплетенный фолиант и пыхал «Голуазом». Подумав об этом сейчас, Болэн не смог до конца понять, зачем ему и дальше получать здесь люлей, в присутствии объедков завтрака и истощенных грейпфрутов.
—Мы провели невероятную беседу с вашим начальником,— сказала ему барыня Фицджералд.
—Хорошо,— сказал Болэн.
—Об этих диковинах, этих нетопырьих башнях, что вы с ним навязываете.
—Я лишь простой плотник,— сказал Болэн.
—Мистер Кловис говорит, вы оправляетесь в Ки-Уэст,— сказал Фицджералд, неестественно воодушевленный тем, что способен об этом объявить.
—Это для меня новость.
—Ага,— ухмыльнулся Кловис,— так и есть. Вы к остальному готовы?
—Готов.
—Я их прижал на двадцать кусков: одна башня и только одна. Естественно, это будет наш шедевр.— Известие Болэна порадовало; хотя ему было мучительно, что Кловис эдак доверительно разговаривает при Фицджералдах.— Одна загвоздка. Там нет летучих мышей. Придется нам привезти своих. Единственная тонкость. И вы слышали меня про двадцать кусков.
—Да.— Болэн поморщился. Они беседовали так, будто в комнате, кроме них, никого не было.
—Видали б вы те двухстраничные телеграммы, что я им туда впихивал. Вы этого не знали, но я сочинял эти чертовы запросы на дне того ручья. И видали б мой литературный стиль. Прямо из того авантюриста Уильяма Биби
, по чьим стопам под водой мне всегда очень хотелось пройти сквозь атоллы Микронезии.
—Вы о чем это, к дьяволу, толкуете?
—О двадцати тысячах долларов,— сказал Кловис,— и том, как мы их получили.
Примерно когда стало очевидно, что Болэн не только вскоре очистит территорию, но и, быть может — хотя Фицджералдам очевидно это не было,— прихватит с собой Энн, Камбл начал составлять причудливый набросок собственных планов: всё к тому, чтобы задать себе вопрос, желает ли он отправиться в Исправительное Учреждение Оленьего Приюта, а там заняться изготовлением номерных знаков для автомобилей или нет, и это — ради удовольствия задвинуть Николаса Болэна на подобающее тому место и, неким окончательным манером, проучить его навсегда. Вопрос такой в конечном счете вытекал из фантазии о том, как сам он выскакивает из низкого, густого кустарника, выносится из этих кустов почти невидимо на полной своей скорости, дабы двинуть Болэна по башке чем-то плотности, сопоставимой с круглым бойком молотка, чего будет довольно, чтобы Болэн не поднялся с этого места ни на чем, за исключением носилок для усопших. Он хихикнул от мысли о Болэне, плавающем в мозгах и цереброспинальной жидкости. ПсМ
, если считаешь, что его заслужил, поскольку все в свои руки тут берет Господь! Бренн был пареньком набожным.
Облегчение, полученное Камблом от того, что он разработал схему действий, позволило ему насладиться, как некогда всегда с ним бывало, своим флигелем. На полке рядом с «Моторолой» лопался от маков синий цветочный горшок — их высадили прямо из пакета «Бёрпи»
. Для этого потребовалась нежная любовная забота! Его открытки, ковбойская бумага для письма, электрический хлыст для скота, облегающие солнечные очки, «винчестер модель 94» калибра 30–30
, купальный костюм (модели Роже Вадима
), грыжевой бандаж «Абсорбина-мл.»
и детекторный приемник «Филмор» с рамочной антенной
— все они были аккуратно выставлены в бездверном чулане рядом с телевизором. Его ременная пряжка из «4-Эйч»
, игральные кости из ангорской шерсти, деньрожденные открытки (30) от бабушки и каталоги причудливой галантереи лежали на комоде рядом с дедушкиной конфедератской пилоткой и прабабушкиным ночным горшком твердого фарфора, из которого он съел несказанный тоннаж протравленного зерна и круп с фабрик Бэттл-Крик, Мичиган
.
А на стенах было множество табличек из лакированной сосны, украшенных девизами. И были там снимки подружек, призов из кегельбана, пришпоренных тачек, дохлого орла, распяленного на броском капоте «бьюика-роудмастера»
. В верхнем правом ящике комода под армейскими носками хранилось множество нечетких снимков щелки Энн. Подсмотренная из-под пола бани бесстрастным глазом «полароида», сама по себе она казалась маленькой, неотчетливо тревожной птичкой, не сильно отличающейся от крохотного извода американского орла, лежащего на капоте «бьюика-роудмастера»; во всяком случае, тревожной для Камбла, кто, будемте честны, никогда толком не понимал, как к ней относиться. В чем прок делать много снимков этой клятой штуковины, если ее не потрогать?
