В конце концов именно она здесь – законная хозяйка, а не…
При орке Сэм почему-то чувствует себя глупее, слабее и мельче.
Это изматывает хуже, чем два полных ведра воды, пешком, в горку.
Даже от искренних извинений бледноглазый отмахнулся, а ведь извинения Сэму даются так болезненно и тяжело.
–Спокойной ночи, Сэм!– голос Рины из-за стены.
–Спокойной ночи,– отзывается Сэм.
Болят уставшие руки и ноги.
И ухо, кстати, тоже до сих пор побаливает.
Комментарий к главе 9
* Я думал, нынче обойдусь без примечаний, вроде всё просто, ничего хитровывернутого.
Но не тут-то было!
Мудрая женщина моя мама как профессиональная фармацевтка с – не побоюсь этого слова – первоклассным провизорским образованием живо вспомнила хитрую и коварную лекарственную траву, рекомую кассией.
Но тут у нас это не она.
Тут у нас имеется в виду пряность, получаемая и в нашем мире из коры древа под названием «коричник китайский». Есть типа коричник цейлонский, который по латыни verum, сиречь «истинный», и вот с его коры фигачат типа «Настоящую Корицу». Только он не так широко распространён и до фига дорогой. А есть коричник «китайский ширпотреб», с которого делают пряность кассию для нужд народной кулинарии.
И в любом мире тоже бывают люди затейливые, с тонким вкусом, которым только Настоящую Правильную Истинную Корицу подавай, а не китайский дешёвый аналог (хотя он ни разу не плохой, а просто гораздо более распространённый, да и более духовит). А вот ту кассию, которая целебная трава, я вам так спроста не советую совать ни в булки, ни в какао. Потому что она походу слабительная. Ну вот, с этим разобрались, а то мало ли учёные лекарские люди читать будут и удивятся.
Глава 10
День, и другой, и третий напитаны щедрым солнцем. Нужно поить грядки отстоявшейся в бочке водой, навещать Мину и Мэгз, проведать заросли береговой черетянки ради будущих циновок – да мало ли в эту пору разных других необходимых дел.
Ришка вплетается в жизнь дома и окрестной земли бережно и без боязни, как молодой вьюнок. Спрашивает о страфилях – а ещё о припасах, о дровах, о недавней починке крыльца, о цветении здешних огородных картошек и о плодородии Ибрагимовых яблонь. С нею говорить легко. На второе утро она даже просит поучить её рассветному кличу, чтобы страфили знали: Ришка тоже сегодня не будет их убивать. Выходит похоже, хотя девчуре и не хватает пока вольной силы голоса.
Кнабер тоже не особо отсиживается у себя в Дальней, но облюбованное дело норовит управить скорей наскоком, чем старанием. Поэтому, к примеру, миски полоскать Ййр Кнабера допускает охотно, а вот дровец наколоть предпочитает своей давно привычной ухваткой. Железной миской бугайчик очень вряд ли ухитрится себя изувечить, а дрова пускай чинарём в сараюху складывает, тоже хорошее дело.
Когда они все втроём обходят ближние пределы острова, страфили – явно ли, скрытно – являются посмотреть. Разнеслась весть о понаехавших людях по всему Дикому, пареньки уж постарались. И ещё, Кнаберу на радость, слететь щёлкнуться на светописную карточку среди холостёжи стало чем-то наподобие похвальбы – доказательства отваги. Для этой цели пожаловали даже некоторые девицы. Девичья ватажка обитает неблизко, у Каменной твердыни. От очень старого форта на самой северной оконечности острова только и осталась последняя несокрушённая временем руина, пешедралом туда добираться нужно долгий день напролёт; ну так на то у страфилей и крылья, чтобы расстояние крыть.
–Я как-то иначе себе это представлял,– негромко замечает Сэм. Молодая страфиль в каштановом блестящем оперении едва заметно вздрагивает от каждого щелчка фотоаппарата, поворачивает точёную голову, переводя яростно-бирюзовый взор с объектива на подсобщика и обратно. Лицо её, пожалуй, можно было бы назвать рябым и надменным, если бы оно не было так прекрасно… ну, с нужного ракурса.
–Не думал, что они станут сами… вот так прилетать.
Коротко чиркнув – Рина, кажется, опознаёт в этом звуке вежливое прощание – страфиль взмывает со ствола поваленной сухой берёзы, чтобы присоединиться к подругам, расположившимся на высоких ветвях.
–Я думал, придётся сидеть по полдня в засаде. Или самим выслеживать,– даже непонятно, чего в голосе Сэма больше – радости от того, что фотографировать страфилей вдруг оказалось проще, чем он думал, или некого противоречивого разочарования.
–Горишь требуху свою вырванную на аппарат пощёлкать – тогда конечно, выслеживай,– разрешает Ййр с улыбкой.
На иссохшем стволе, где только что сидела страфиль, остаются внушительные царапины от острых когтей небесной летуньи. Рина подходит и прикасается к этим следам, взглядом следя за тремя пернатыми подругами: холодок по спине и горячая нутряная радость от того, что всё это наяву.
* * *
После обеда Ййр собирает в сумку фляжку и какой-то тряпичный свёрток немного длиннее, чем с ладонь, после чего сообщает, что шкура заскучала без морской воды.
–Пойдёте? Тут и люди, было, ныряли, кто хотел,– говорит Ййр. Добавляет, припомнив: – и потом переодеться там можно, где лодка.
Люди обычно не любят щеголять некоторыми своими подробностями и потому если в море и лезут, то прикрывшись особыми тряпочками, словно там у них какая-то невидаль. На людские обычаи Ийр давно уж и не хмыкает, особенно после того, как изрядное время назад ещё не старый Ю спросил: «Ум у тебя, может, и шире неба – тогда почему ты перьями-то не обрастёшь?»
Рина вообще-то собиралась нынче до ужина отстучать ещё страничку-другую черновика, но она рада предложению. Пройтись по берегу будет славно. И потом, Сэм сразу соглашается. Честно говоря, Рина совершенно не рассчитывала, что в здешнем холодном море возможно будет искупаться, но для прогулки у неё найдутся короткие шорты и майка, которую можно подвязать под грудью узлом. Яркую жёлтую рубашку она пока надевает навыпуск, не застёгивая. Вот Сэм оказался запасливее – захватил плавки.
Недолгий путь и спуск к воротам – и дыхание моря делается ясным. Теперь, в солнечный день раннего лета, оно совсем не такое, как при первой встрече Рины со Страфилевым краем. Второй раз в жизни миновав створку ворот, пропевшую сварливо, Рина на несколько секунд останавливается. Неоглядный залив несёт свои волны им навстречу, и воздух сегодня ласков, и даже щелястый лодочный сарайчик в облезших остатках краски кажется Рине живописным, а сердце с каждым вдохом полнится обещанием беспричинной радости.
Ийр посматривает на волны нетерпеливо, рваные уши держатся торчком. Скидывает обувку возле сарая, там же оставляет обмотки и майку, подкатывает штанины по колено, но саму воду пока даже не трогает – ступает вдоль волнующейся, тянущейся к его ногам кромки. Рина улыбается: это похоже на танец. Ревнивый, сдержанный… дразнящий.
