Госпожа Брук делает паузу, чтобы положить в рот печенье и, возможно, насладиться эффектом своего рассказа. Глядит почему-то на Ййра пристально, жуёт печенье.
Орк хмыкает, прищурив глаз. Протягивает Савре ещё одно утиное яйцо – маленькая страфиль всё не решалась перебить рассказ щедрой гостьи своей просьбой.
–Феяр тут не водится уже лет триста, подчистую извели, по всем окрестностям, когда здесь форт строили,– сообщает Брук.– Черничина – земелька маленькая, не чета вашему Дикому, и нарочно не заплутаешь, чтоб на сутки… А как уж в больницу ехать не хотели, самые-то битые! Пришли выли, а в больницу упирались ехать, едва ли не силком пришлось тащить.
–Это ещё почему?– удивляется Кнабер.
Ййр, кашлянув, произносит нехотя:
–Так если у них кроме бухла ещё поганого порошка с собой было. Бухло с порошком бодяжить – ещё и не такие черти полезут. А ваши людские штопальщики, которые в больнице, они хорошо на крови гадать умеют, я слыхал. Возьмут крови с ложку и всё распишут.
–Верно!– кивает Брук.– Небось под этим делом и сами себя отмудо… гм, побили. Могло и такое быть.
Она снова взглядывает на Ййра, и тот отвечает равнодушно:
–Очень могло.
Госпожа Брук закладывает ногу на ногу и возводит глаза к потолку.
–Слава богу, по Черничине куролесили, а не сюда на Дикий их принесло.
Савря с громким хлюпаньем расправляется со своим лакомством.
–Да,– голос у Ййра спокойный.– хорошо, что их тут не было.
–Вот и я думаю, что живьём бы не ушли. Дёшево отделались… А ведь могли бы и попереться на страфилей посмотреть, раз ума-то меньше чем у баранов.
Рина сидит на своей табуретке очень тихо и неподвижно.
В кружку свою, едва не обжигаясь, вцепляется так, что белеют пальцы. Посмотреть на Ййра она не отваживается.
Голос-гармонь осторожно проводит распев, и слова – как дружески протянутая рука, каким бы нелепым ни казалось такое сравнение.
–Ввернулись бы старым страфилям – сыскал бы я через год-другой ихние объеденные головы. Кому оно надо – со всех сторон худо бы пришлось. Совсем никуда. А так живые. Хотя и глупые.
Сэм рассуждает тоном изрядно пожившего человека: все подобные беды, по скромному его мнению, происходят от того, что не находит молодёжь своего высокого призвания.
Глава 22
Целый остаток дня и весь долгий вечер, видно, не живёт Ришка в добром спокойствии – мается. В обычных делах держится за привычку, только отвечает иногда невпопад. А вот писанина нейдёт: бывший Рональдов рояль из Ближней подаёт железный голос совсем неохотно, с долгой передышкой, а потом вовсе – стук-стук и глухо.
Догадалась девчура влёт, небось не хуже самой Брук. И теперь наверное молчком сама с собой рассудить старается, как ей такой догадливой жить-то теперь при орчаре, одним домом.
Брук-то всё давно уж себе раскумекала, ну так Брук изрядно постарше. И всех побитых знает ещё от младенческих сопель. Прощалась – прежде чем расчихать мотор своей газолинки, сказала: ой славно, что все охламоны молодые вернулись живёхоньки и даже без чересчур серьёзных увечий. Джули вот у мамки одна, на Боба у всей родни надежды – больно уродился умный, хотя по виду не скажешь, и Эсгрины такие хорошие люди, а даже плохим не пожелаешь, чтобы дети от собственной придури без следа сгинули; век теперь родителям-то бога молить, что не случилось никакой непоправимой беды.
Ййр кивает, соглашаясь.
Это и впрямь большая удача.
И много, много самого чёрного труда.
Пока Ййр провожал, девчура так и не оповестила Кнабера о своей правдивой догадке: то ли не знает, как подступиться, то ли считает, что бугайчику об этом знать незачем.
Но сама тишком тяготится. Ни о чём не спрашивает. Не отзывает Ййра в сторонку, чтобы поговорить.
Маятно за Ришкино страданье. Пораненая рука заживёт не по многим дням. До чьих-то там молитв богу орку тоже нет никакого интереса. А Ришка мается.
Ййр решает немного выждать, не переть напрямик. Девчура умная, сама на правду вышла, глядишь, в удачный час выйдет и на разговор.
Саврю нынче пораньше обычного сморил сон; ничего удивительного, среди ночи-то скакала, встречала Ййра после отлучки. Ришка сегодня и сама умотавшаяся с утра пораньше, а всё сидит над своей кружкой с вечерней бурдой из трёх порошков – тихая, зевает как-то носом. Складывает так и сяк затейливо лист бумаги. Это дело у неё всё не выходит толком – раз за разом расправляет лист и подгибает наново. Бугайчик уж и бурду свою допил, и вдоль по сеням туда-сюда прошлялся, и умыться сходил перед спаньём, а Ибрагимов отродышек всё сидит, бумажку свою на столе крутит.
–Риш…– окликает Ййр тихонько.
Вскидывает серые глазища – взглядом горьким как ошпарила. Сейчас скажет – тварь ты вражеская, зачем безвинныхлюдей бил. И будет совсем больно.
Больней, чем когда-то Ици с налёту полоснула когтищами до самой черепной кости.
Может, даже больней, чем за все двадцать три года на Диком.
–Я не представляю, как ты мог их всех вытащить, живыми,– произносит девчура почти шёпотом.– Почему страфили не изувечили и не убили ни одного из… этих ребят. Меня и Сэма за щелчок фотоаппарата чуть на клочки не изорвали. И Савря сначала на Сэма так бросилась…
Не дрожит человечий голосок, всё выговаривает ясно, да сами слова настолько нежданные, что Ййру не сразу удаётся сложить их одно к одному.
–Скажи правду,– продолжает Ришка с самым Ибрагимовым упрямством,– мне нужно знать. Они… ты на самом деле сильно поранился, да?
–Не. Устал больше.– Ййр переводит дух от неслучившейся боли.– Костяшки разодрал мал-мало об ихние зубы… костяшки у меня отвычные. Руку поранило, когда у самого борзенького железяку отбирать пришлось. Ну и один изловчился в голень пнуть. Вот и вся обида.
Задирает левую солпину – показывает налившийся густым цветом синяк.
* * *
Ришка желает послушать правду, а правду орку рассказывать не в пример проще, чем обиняками вихлять.
Мёртвая берёза на Барсучьем носу собралась-таки повалиться и угодила наискосок по самому забору. Ийр с месяц уже не наведывался на тот край и о берёзе не знал, а крылатым, видно, было ни кчёму – упала и упала, вот уж чудо великое, было бы об чём говорить.
Забор устоял – всё ещё крепкий, толково построенный – только малость перекосился, но стало можно пролезть, хотя и с трудом. Если любопытная людская молодь и раньше брала лодку-другую и меряла залив, то могли загодя усмотреть с воды такую возможность – забраться куда не просят.
Возле Барсучьего второй годок проживает один из тех шестерых крылатых, которых Ийру довелось выходить. То есть проживает он там не один, а с ещё одной летуньей-умницей. Полетели, позвали ближних друзей и подруг, послали весть до самого орча-ры; присматривали за чужаками скрытно; сдерживали и тех своих сородичей, у которых до чужаков только одна справедливость: полез незваным, крадёшься, тревожишь страфилей своими непонятными намерениями – умрёшь.
