* * *
Хаш обычно трётся возле Булатов, и те не гонят подлетку, хотя Пенелопе не вполне ясно, с чего бы это паре молодых орчар столько водиться с сопляком. Ну, а где Булаты – там и Хильда с Марром, и Руби с сивым Морганом: в клане они шестеро числятся одной «малой семьёй», и кому какое дело, что эта семья больше, чем все Последние, вместе взятые. Однажды Хашу случается загнать себе страшенную занозу в правую ладонь. Так Руби, даром что маленькая, лихо и звонко ругается по-орочьи, не даёт ему выкусить щербастую колючку зубами – извлекает занозу сама, а потом вручает Хашу листик травы-обнимки и строго велит как следует измять его в пальцах и прижать к ране. Хаш кажется напуганным и сердитым, вертит головой – не видать ли Чии, и ворчит насчёт того, что на кровном орке такая ерунда заживёт сама по себе, было бы из-за чего шум поднимать.
Позже Хаш подходит к сивому, некоторое время мнётся и наконец, старательно глядя куда-то в сторону, сообщает:
–Магранх Череп, я хотел бы сказать, что от твоих кровей происходят славные дети, только…
–Только обе дочки моего сердца – по рождению дети чужих человечьих кровей,– хмурится сивый, едва пряча улыбку.
Хаш, кажется, силится уложить в уме нечто сложное и большое, и наконец, всё так же не решаясь взглянуть Моргану в лицо, протягивает свёрнутый кулёчком гладкий и плотный чистухин лист. В листе поблёскивают пупырчатыми боками чёрные ежовые ягоды.
–Пусть Руби не думает, что Последние забывают добрую помощь… кто бы её ни причинил.
Рубашка у Хаша хорошо отстирана и ловко ушита. На ней новые зелёные рукава, немного навырост, и опрятная заплатка на боку, на месте прежней рванки. Чабха нынче немало слов поистратил о том, что шитьё и починка одёжек для него – потеха и удовольствие, кого хочешь спроси, любой Штырь-Коваль подтвердит.
* * *
Шкура лесного козла сушится в теньке у дальнего края штырь-ковальского лагеря, распяленная на деревяшках шерстью вниз. Тумак, которому эта шкура была обещана, по нескольку раз в день бегает проверять, ладно ли идёт просушка, не едят ли кожу какие-нибудь безобразные насекомые, не дерут ли её коты своими когтями, а то мало ли. Мирка в скорняжных делах, видимо, понимает больше, чем все Последние хором, и тоже бегает присмотреть и обсудить с Тумаком тонкости дальнейшей обработки.
Вряд ли сама нэннэчи Магда Ларссон когда-либо читала свои любимые старинные поэмы с тем же пылом и художественной страстью, с какими вещает Мирка про костяные скребки, варку дубовых листьев, свойства ивовой коры и приготовление какого-то отвратного «кваса», в котором сушёную шкуру будет нужно замачивать.
–Наш Крот ловчей всех это умел,– говорит Тумак.– Только он варил берёзовый лист, а мясную сторону ещё, бывало, с глиной промазывал. Без Крота… не получается, чтобы накрепко. Дружкова шкурка загнила к весне, один хвост остался. Крот был очень хорошим орком. А Дружок был очень хорошей собакой.
Сказав это, Тумак вдруг отворачивается и прижимает руки к лицу.
Мирка осторожно прикасается к его загривку, будто хочет погладить одичалого зверя. Тумак встряхивается.
–Всё потому, что для шкур нам теперь негде взять соли, вот и не получается.
–На зимовке мы соль покупаем торговую – хоть засыпься,– кашлянув, отвечает Мирка.– и сейчас у нас есть немного в запасе. Верно, не обеднеем, если вам отсыплем, по-честному.
* * *
Липка пока ни с кем не заводит особенной дружбы, зато охотно впрягается в любую работу и от сердца радуется чужой удаче, в чём бы она ни была. Не похоже, чтоб он отличался среди орков силой, ловкостью или особенной смекалкой, а всё-таки есть в Липке что-то симпатичное, несмотря на проплешины. Пенни даже немного завидует. Без году неделя со всеми тут знаком, и уже свойский. Если Чия не пасёт поблизости, то Липка может переброситься парой слов с кем-нибудь из людей, да и с самой Пенелопой. Ему это не трудно. Другие Последние по сравнению с Липкой кажутся мрачными молчунами. Хмурый Коваль и тот улыбается, слушая, как Липка веселит костлявых плутовской сказкой про петушка-косача, лисицу да зверя-куницу. Это только при Чии Липка и способен как следует заткнуться.
* * *
Вечером при ужине едва не доходит до ссоры.
Тис заговаривает об Ужасе-в-ночи.
Иногда орки так называют газ АЧР-9, он же «Анчар», лютую погибель, прежде, как видно, считавшуюся неодолимой. Наверное, никого из Последних не миновала эта беда. И всех недобитков, позже назвавшихся Штырь-Ковалями, осиротил когда-то проклинаемый «Анчар», но теперь клан хранят чуткие кошки. Дважды они поднимали дружный вой, предупреждая о бесчестных врагах, и дважды изобретение человечьего ума – фильтромаски – не только сохраняли каждую жизнь, но и позволяли совершить достойную месть, ведь враги не ждали никакого отпора.
–Способ, как одолеть Ужас-в-ночи, придумал орк,– рассказывает Штырь.– Великий Аспид, Тшешш из Пожирателей волков. Его теперешнее племя ведает иные пути, далеко отсюда. Но это Тшешш дал нам несколько первых кошек и фильтромаски. Лишних масок у нас, правда, немного, но немного и вас, Последних. Если ты, старшак Чия, дашь мне слово, что вы будете заботиться о животных, то мы поделимся и нашими сторожевыми. Тогда Последние тоже смогут кочевать где нравится, не боясь «Анчара» и подлых врагов.
Вот это здорово! Пенелопа даже сама почти верит в существование этого умницы Аспида, хотя скорее всего Штырь его только что выдумал, чтоб хромой не побрезговал взять людские фильтромаски.
–Мои Последние не боятся ничего, кроме моего гнева,– медленно произносит Чия.– А я вообще ничего не боюсь. Своему чутью и осторожности я доверяю больше, чем людским плутням и неверному зверью. Недостойные называться врагами ещё ни разу за тринадцать лет не смогли отыскать наших убежищ, а мы с моими следопытами всегда первые находили этих выродков, и причиняли им смерть прежде, чем они попытались бы навредить кому-либо из нас. Не прими мою правду за обиду, старшак Штырь.
«Ох, ну что же ты за баранище»,– думает Пенни и зажмуривается от лютой досады.
Тис хмыкает даже как-то весело и хочет ещё что-то сказать, но тут встревает Коваль.
–Не знаю, как ведётся среди правильных орков! А у людей говорит «не прими за обиду» именно тот, кто хочет оскорбить, но трусит в ответ получить по верещальнику,– голос у конопатого отрывистый и ядовитый.– Но пёс с ними, с масками, пёс с ними, с кошками. Кстати, о псах. Я с первого дня хочу спросить у тебя, Чия Последний: какого рожна ты носишь в волосах собачий хвост?!
–А что тебе за дело до этого хвоста, добрый человек?– осведомляется Чия таким вежливым тоном, что мороз продирает по коже.
–Поправь меня, если я заблуждаюсь,– говорит Коваль сквозь зубы,– но к примеру люди и дварфы с древних времён могли держать собак ради их нюха и службы при охоте или там выпасе скота. Оркам для этого помощники не особо требовались. Это верно?
–Сейчас ты говоришь правдивые слова, добрый человек,– говорит Чия с той же леденящей учтивостью.
