Ман ничуть не расстроился, что книга безнадежно испорчена, ведь Саида-бай повесила страничку на стену,– значит, подарок ей действительно дорог! Ман лежал в ее спальне, смотрел на картину в рамке и чувствовал, как сердце наполняется благодатью, столь же таинственной, как и зеленый сад в проеме арки. Упиваясь воспоминаниями о жарких утехах или с наслаждением жуя кокосовый пан, только что предложенный ему на кончике резной серебряной булавки, он думал, что Саида, ее музыка и ее любовь увлекают его в райский сад, неземной и при этом абсолютно настоящий.
–Невозможно вообразить,– однажды произнес Ман полусонно,– что наши родители тоже когда-то… как мы с тобой…
Эти слова поразили Саиду-бай своей пошлостью. Ей вовсе не хотелось воображать домашние постельные утехи Махеша Капура – и вообще кого бы то ни было. Своего отца она не знала, а мать, Мохсина-бай, тоже всегда говорила, что не помнит его. Семейный очаг и заботы, связанные с домашней жизнью, никогда не манили Саиду. Брахмпурские сплетницы называли ее разлучницей и утверждали, что она разрушила не один крепкий союз, заманивая в свои грязные сети незадачливых и беспомощных мужей.
Она резко ответила:
–Хорошо жить в таком доме, как мой, где подобное можно не воображать!
Ман слегка оробел. Саида-бай, которая к тому времени уже прониклась к нему теплыми чувствами и знала, что он просто сболтнул первое, что пришло на ум, попыталась его развеселить:
–А почему Даг-сахиб расстроился? Быть может, он предпочел бы появиться на свет в результате непорочного зачатия?
–Да уж,– ответил Ман.– Мне иногда кажется, что без отца мне жилось бы куда лучше.
–Неужели?– переспросила Саида-бай, не ожидавшая такого поворота.
–Ну да! Что бы я ни делал, отец всегда смотрит на меня с презрением. Когда я открыл магазин тканей в Варанаси, он заявил, что это глупая затея и ничего у меня не выйдет. Теперь, когда я преуспел, он хочет, чтобы я сидел там целыми днями и света белого не видел. Зачем?!
Саида-бай промолчала.
–И зачем, скажи на милость, мне жениться?– продолжал Ман, раскинув руки в стороны и гладя Саиду по щеке.– Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
–Чтобы я могла петь на твоей свадьбе, конечно,– с улыбкой ответила Саида-бай.– И на днях рождения твоих детей. И на мунданах
[247]. И на свадьбах, конечно.– Она умолкла.– Хотя нет, до этого я не доживу. Знаешь, порой я диву даюсь: что ты увидел в такой старухе, как я?
Ман не на шутку разозлился и даже повысил голос:
–Не говори так! Ты нарочно меня злишь? Я никого и никогда так не любил, как тебя! Та девушка из Варанаси, с которой я встречался под бдительным присмотром родни, совершенно мне безразлична! А все думают, что я должен на ней жениться, потому что так решили мои родители.
Саида-бай повернулась к нему и спрятала лицо у него на груди.
–Ты действительно должен жениться! Родителей надо уважать.
–Она мне ни капли не нравится!– сердито ответил Ман.
–Стерпится – слюбится,– отозвалась Саида.
–И к тому же, если я женюсь, мне нельзя будет видеться с тобой!
–Хмм?..– протянула Саида-бай особым тоном: не спрашивая, а, скорее, кладя конец разговору.
6.4
Через некоторое время они встали и перешли в другую комнату. Саида-бай попросила принести попугая, к которому она успела привязаться. Исхак Хан принес клетку, и последовал разговор о том, как научить птицу разговаривать. Саида-бай думала, что для этого хватит и пары месяцев, а Исхак считал, что может понадобиться больше.
–У моего деда был попугай, который за весь первый год не сказал ни слова, а потом без умолку болтал всю оставшуюся жизнь.
–Никогда о таком не слышала,– пренебрежительно ответила Саида.– Почему ты так странно держишь клетку?
–А, ерунда,– сказал Исхак, ставя клеть на стол и потирая запястье.– Рука немного болит.
На самом деле болела она сильно, вот уже несколько недель, и с каждым днем боль становилась нестерпимей.
–Играл ты вроде хорошо,– равнодушно заметила Саида-бай.
–Саида-бегум, а что же мне делать, если я не смогу играть?
–Ну, не знаю,– ответила та, щекоча попугайчику клюв.– Наверняка с твоей рукой все в порядке. Ты ведь не планируешь уезжать – свадеб в семье не намечается? Да и ехать тебе некуда, пока тот скандал на радио не забудут.
Если это обидное напоминание и несправедливые подозрения и задели Исхака за живое, виду он не подал. Саида-бай велела ему позвать Моту Чанда, и все трое принялись услаждать слух Мана музыкой. Время от времени Исхак прикусывал губу, двигая смычком по струнам, однако ничего не говорил.
Саида-бай сидела на персидском ковре перед фисгармонией. Голову она покрыла сари и одним пальцем поглаживала двойную нитку жемчужных бус на груди. Мурлыча себе под нос и положив левую руку на мехи фисгармонии, она заиграла первые ноты раги «Пилу». Затем, словно не в силах определиться с песней, Саида-бай принялась перебирать вступления еще нескольких раг.
–Что бы ты хотел послушать?– спросила она Мана, употребив более личное обращение на «ты», нежели раньше – «тум» вместо «ап».
Ман заулыбался.
–Итак?..– повторила она через минуту.
–Итак, Саида-бегум?..– сказал Ман.
–Что бы ты хотел послушать?– И вновь она сказала «тум» вместо «ап». У Мана голова пошла кругом от счастья. На ум сами собой пришли слова где-то услышанного куплета:
Любовь, словами на пиру —
от пышных до простых,
проходит вечную игру:
«За вас, сэр!..», «Ваше…», «Ты…».
–Что угодно!– ответил Ман.– Честное слово, я всему рад. Что у тебя сейчас на сердце, то и спой.
Ман до сих пор не осмеливался называть ее просто «Саидой» вместо «Саиды-бай»– если не считать страстных минут любви, когда он сам не замечал, что говорит. Возможно, она случайно это обронила и ничего особенного не имела в виду, и ответный переход на «тум» ее оскорбит…
Однако Саида-бай решила обидеться на другое.
–Я предлагаю тебе сделать выбор, а ты перекладываешь задачу на мои плечи. У меня на сердце чего только нет! Разве не слышишь, как я без конца перебираю раги?
Она отвернулась от Мана и сказала:
–Ну, Моту, что мне спеть?
–Что вам будет угодно, Саида-бегум,– жизнерадостно ответил музыкант.
–Дурень, я тебе такую редкую возможность даю, а ты только улыбаешься, как неразумный младенец, и твердишь одно: «Что вам угодно, Саида-бегум»! Какую газель мне спеть, говори! Быстро! Или ты желаешь услышать тумри?
