Хареш ничего не мог понять. У Латы так резко изменилось настроение, что ему было немного не по себе. Он был искренен, когда писал, что полюбил ее, и поверил, что и Лата к нему привязалась. Но то, как она сейчас держалась с ним, озадачивало.
Пластинка сыграла положенные три минуты и остановилась. Лата не поднялась, чтобы сменить ее. Наступила тишина.
–Я устала от Калькутты,– проговорила она легким тоном.– Хорошо, что завтра я иду в Ботанический сад.
–Я думал, мы проведем этот день вместе. Я специально его освободил,– сказал Хареш.
–Но ты же не сказал мне об этом.
–Но ты говорила – ты писала, что хочешь проводить как можно больше времени со мной.– Их разговор в какой-то точке круто свернул в непонятную сторону. Хареш вытер лоб рукой и нахмурился.
–У нас есть еще пять дней до моего отъезда в Брахмпур.
–Послезавтра мне надо выходить на работу. Отмени Ботанический сад. Я настаиваю!– потребовал он с улыбкой и взял ее за руку.
–О, не жлобствуй,– бросила она.
Он тут же отпустил ее руку:
–Я не жлобствую.
Лата посмотрела на него. Лицо его побледнело и стало неожиданно гневным.
–Я не жлобствую,– повторил Хареш.– Меня еще ни разу в этом не обвиняли. Никогда больше не называй меня жлобом. А сейчас я… я пойду.– Он встал.– Я найду дорогу на станцию. Пожалуйста, поблагодари своих от моего имени. Я не останусь на обед.
Лата была совершенно ошеломлена, но не пыталась остановить его. В школе Святой Софии они с девочками употребляли выражение «не жлобствуй» раз по двадцать в день, вовсе не желая оскорбить друг друга. Оно стало настолько привычным, что всплывало в ее речи и вне школьных стен при соответствующем настроении. Лата даже не понимала, как можно настолько обидеться из-за этих слов.
Хареш же, и без того выбитый из колеи каким-то непонятным настроением Латы, был оскорблен до глубины души. Он был способен простить мелкие обиды, но не мог вынести, чтобы девушка, которую он любил и ради которой был готов на многое, называла его жлобом – жадным, мелочным и низменным эгоистом. Он вел себя гораздо великодушнее, чем ее надменный и бесцеремонный братец, который с пренебрежением отнесся к стараниям Хареша принять их как следует в Прагапуре и не пожелал хотя бы из вежливости провести с ним вечер. Они смотрели на него, Хареша, сверху вниз? Возможно, его произношение было не таким безупречным, как у них, а речь не такой гладкой, но по происхождению он был не ниже их. А перенимать их англизированный налет он не собирался, как и мириться с тем, что его называют жлобом. Он не хотел иметь ничего общего с людьми, которые так к нему относятся.
16.23
Узнав, что Хареш ушел, госпожа Рупа Мера впала чуть ли не в истерику.
–Как это невежливо с его стороны!– воскликнула она и разразилась слезами.– Ты, должно быть, обидела его,– обратилась она к дочери.– Иначе он не ушел бы. Он обязательно попрощался бы.
Только Савита смогла ее успокоить. Затем, видя, что Лата не в себе, она села рядом и взяла ее за руку. «Хорошо, что Аруна нет дома,– подумала она,– он обязательно подлил бы масла в огонь». Постепенно она выяснила, в чем дело: Хареш неправильно понял Лату.
–О каком общем будущем может идти речь, если мы даже не понимаем, что говорит другой?– возопила Лата.
–Не думай сейчас об этом,– сказала Савита.– Поешь супа.
Что бы ни случилось, подумала Лата, всегда есть спасительный суп.
–И почитай что-нибудь успокаивающее,– посоветовала Савита.
–Что-нибудь из правоведческих трактатов?– улыбнулась Лата сквозь слезы.
–Да. Или… поскольку виновата в этом недоразумении в первую очередь школа Святой Софии, почему бы не заглянуть в альбом школьных автографов? Там полно старых друзей и высоких мыслей. Я часто листаю свой, когда у меня на душе кошки скребут. Я говорю совершенно серьезно, это не ма мне внушила.
Совет оказался неплохим. Посмеиваясь в душе над столь нелепым средством успокоения, Лата положила свой альбом рядом с тарелкой горячего овощного супа. Листая небольшие розовые, кремовые и голубые странички, она стала читать записи на английском языке, на хинди (сделанные ее тетушками и Варуном, в котором в какой-то момент проснулся патриотический дух) и даже на китайском (очень красивая, хотя и нечитаемая запись ее одноклассницы Евлалии Вонг). Назидательные, трогательные, забавные и шутливые строки, написанные разными чернилами и разными почерками, пробудили в Лате воспоминания и несколько восстановили ее душевное равновесие. Там же был вклеен даже отрывок из письма ее отца с карандашным наброском четырех обезьянок – его бандарлогов, как он их называл. Сейчас Лата как никогда жалела, что отца нет рядом. Она прочла пожелание матери, открывающее альбом:
Если мир весь в мрачных лицах, жизнь из поводов лишь злиться,
не ворчи, что так жестоко обошлась она с тобой.
Выйди в гам весенних улиц, подыши, на солнце жмурясь,
а потом вернись на службу, улыбнись и будь собой!
Помни, детка, что судьба каждого человека зависит от него самого.
Любящая тебя навеки,
ма
На следующей странице одна из ее подруг написала:
Лата,
любовь – это звезда, на которую любуются мужчины, шагая по земле, а брак – это яма, в которую они падают.
С любовью и наилучшими пожеланиями,
Анурадха
Кто-то высказал такую мысль:
В любви нуждаются не совершенные, а несовершенные.
Одна из записей была сделана на голубой бумаге почерком, чуть клонившимся влево:
Холодные речи разбивают нежное сердце, как первый мороз разбивает хрустальную вазу. Ложный друг подобен тени на циферблате солнечных часов. В хорошую погоду ее видно, а с появлением туч она исчезает.
Пятнадцатилетние девочки смотрят на жизнь очень серьезно, подумала Лата.
В альбоме было и сестринское напутствие Савиты:
В пене дней закон простой
неподвластен ей:
«Доброта к беде чужой,
Мужество – в своей!»
Глаза Латы, к ее собственному удивлению, опять были на мокром месте.
«Я, кажется, превращусь в ма, не достигнув и двадцати пяти лет»,– подумала она. Эта мысль быстро высушила слезы.
Зазвонил телефон. С ней хотел поговорить Амит.
–Все готово к завтрашнему походу,– сказал он.– С нами пойдет Тапан. Ему нравится баньян. Можешь сказать ма, что я за тобой присмотрю.
–Амит, ты знаешь, у меня жуткое настроение. Боюсь, я буду совсем неподходящей компанией. Давай сходим туда как-нибудь в другой раз.
