Выдали кошечке баранью тушу и тем ограничились. Надеюсь, само заживёт.
— Калидия злая, — сообщила мне Нагма, устроившись на кровати для вечернего урока.
— Она тебя обидела?
— Меня — нет. Но она на тебя грубо говорит. Разве можно грубо говорить на старых? А с мамой моей вообще не говорит, как будто её нету. Ни «здрасьте» ей не скажет, ни «спасибо». А мама её кормит! У мамы же вкусный плов, дедушка Док?
— Отличный плов, — соглашаюсь я.
— Чего она тогда, как будто невкусный? Ест, а у самой лицо злое. А ещё красавица! Разве так бывает, дедушка Док?
— Как, почемучка?
— Чтобы красивая — и злая. Вот мама красивая — и добрая. Алька — красивая и добрая. Берана красивая и тоже добрая. Наверное. Мне так кажется. Я думаю, дедушка Док, её просто кто-то заколдовал.
— Берану?
— Да. Как в сказке. Я в детстве читала, пока мулла книжку не сжёг. Там какое-то колдунство случилось, я плохо помню, но у кого-то стало ледяное сердце. А у неё как будто наоборот — все ледяное, а где-то внутри сердце. Настоящее. Я, когда рисую, то его чувствую немножко. Но она сказала, что не надо её пока рисовать.
— Сказала? — удивился я.
— Ну, не то, чтобы сказала… Просто я поняла, что она не хочет. Но не поняла, почему.
— Боится стать бесполезной.
— Как человек может быть бесполезным? — удивилась Нагма. — Даже ты, совсем старый, и то полезный. Учишь меня. А она ещё не очень старая и такая сильная! От неё много пользы — она воду качает, уголь носит. Люди не могут быть бесполезными! Они же люди! Если Аллах дал родиться, то это не зря, потому что Аллах ничего зря не делает.
— Надо бы это Калидии рассказать, — улыбнулся я. — А теперь берись за блокнот, попробую тебе объяснить про умножение…
Глава 9. Стрельба и истерики
— Ты точно не видела ни киберов, ни владетелей в оболочках? — допрашиваю я Калидию.
— Нет, только наёмников. И я им покажу, как нападать на владетелей!
— Они и сами в курсе…
Безумная девица хочет снова рвануть в ночной рейд и отомстить обидчикам, но я её не пускаю. Для этого пришлось прибегнуть к насилию — без оболочки она всего лишь девушка весом меньше полцентнера. Её бы это не остановило, я не в лучшей форме для спаррингов, но внезапно выяснилось, что Берана закрыла склад. Как Калидия на неё ни орала, как ни топала ножками и ни трясла кулачками, мать просто игнорировала этот поток сознания, глядя мимо с лицом спокойным и безмятежным. Драться с ней девушка не стала — то ли потому, что мать, то ли потому, что кибер, — но запоздалое подростковое «Я тебя ненавижу!» прозвучало.
Под горячую руку огребла Алька, которая вместе со мной осторожно пыталась отговорить любимую от самоубийственного рейда. Как назло, Калидия выбрала самую оскорбительную формулировку, почти дословно совпавшую с тем, что однажды сказал Алиане «отчим Родл»:
— Что ты себе позволяешь, грелка постельная! Не тебе говорить, что мне делать, а что нет!
Алька дёрнулась, как будто её ударили, окаменела лицом, побледнела, на щеках зажгись пунцовые пятна, в глазах выступили слёзы. Развернулась и молча вышла.
Калидия стоит и мрачно смотрит ей вслед. Поняла, что перегнула палку, но уже поздно.
— Если ты сию секунду не побежишь за ней и не попросишь прощения, — сказал я, — вашим отношениям конец.
— Иди к чёрту, старый трухлявый козёл! — промаршировала в комнату и дверью хлопнула.
«Состояние у тебя истерическое, скушай, доченька, яйцо диетическое…» — процитировал я ей вслед, но она меня, конечно, не услышала.
— Вот же бестолочь, — сказал я стоящей молча Беране. — А ведь взрослая, практически, барышня. Я всё понимаю, но знаешь, мне кажется, ей сейчас очень не хватает матери.
Женщина молчит, смотрит вдаль, лицо её пусто. Ну и ладно.
Альку нашёл на стене, в моём караульном гнезде. В горах окончательно стемнело, на улице похолодало, пошёл мелкий редкий снег.
Я сел рядом, замотал нас одеялами в общий кокон, налил из термоса горячего чая.
— А вот и зима начинается, — сказал я ей, подавая кружку.
— Да, первый снег. Вы были правы, Михл.
— В чём?
— Вы как-то сказали, что Кали однажды станет мне вторым Родлом. И это будет куда больнее, потому что я её люблю. Я вам тогда нахамила в ответ, простите.
— Не извиняйся, я предпочёл бы не быть правым.
— Вы сейчас скажете, что она ляпнула в сердцах, что вышло не специально, что она не могла знать, да?
— Нет, Алиана, не скажу. То есть, это, в общем, так и есть, но всё равно — дело не в подборе слов. Она поступила отвратительно. Сорвала злость на том, кто не может ответить. На человеке, который её любит. Это поступок слабого.
— Она же ненавидит слабость! Презирает слабых!
— Потому что в глубине души считает слабой себя. Калидия ненавидит и презирает Калидию. Это предельно саморазрушительный внутренний конфликт, который убил бы её уже сегодня — если бы Берана не заперла оболочку на складе. То, что она сказала тебе, говорилось себе самой.
— И что же, — саркастически спросила Алька, — мне её простить? Опять? Принять во внимание, пожалеть, утешить, ждать следующего раза? И что будет в следующий раз? Она меня ударит? Или сразу мечом рубанёт?
— Нет. Не надо её прощать.
— Нет? Вы сказали «нет»? Я думала, вы пришли спасать наши отношения, наводить порядок и поднимать моральный дух в гарнизоне. Мы же на войне, да?
— Мы на войне, Алька, но я вам не командир, вы мне не гарнизон, у нас нет боевой задачи, мы просто ждём, когда нас убьют. Я пришёл, чтобы ты не грустила одна. Чай вот принёс. С травками и горным мёдом, Анахита заваривала.
— Спасибо, Михл. Мне очень больно сейчас. Мне много раз делали больно, но никогда — так сильно.
— По-настоящему больно может сделать только близкий человек.
— Что мне делать? Скажите, Михл, вы умный — что мне делать? Я ведь её люблю. Понимаю, что надо расстаться, плюнуть и забыть, что будет только хуже… Но как только представлю себе: «Всё, Алька, дальше живём без Кали. Словно её не было», — сразу заливаюсь слезами. Как будто надо своими руками сердце себе вырвать.
Девушка всхлипнула и прижалась ко мне плотнее.
— Я не знаю, что делать, — признался я. — Хорошего решения нет, придётся выбирать из плохих. Видишь ли, проблема отчасти в том, что хотя вы одного возраста, на самом деле ты старше.
