Черт подери.
Какого хрена, Эми?
Боже, я и не знала.
Число подписчиков быстро уменьшалось: с2,5миллиона до 1,8, затем до 1миллиона, потом до 700тысяч — уходили туристы. Но затем цифра стабилизировалась и, что удивительно, снова начала расти.
А потом произошло нечто удивительное.
О боже, я чувствую то же самое.
Другие пациенты начали подключаться к стриму. Я не могла в это поверить. Я не понимаю, как можно хотеть чувствовать еще больше боли, когда ты живешь с ней. Но они все приходили и приходили.
Все они говорили примерно одно и то же.
Я больше не чувствую себя одиноко.
Через двадцать три минуты появился первый параллельный стрим, затем еще один, потом еще один, распространяющийся как эхо в системе пещер. Когда мама наконец кивнула мне и мы остановили трансляцию, было уже более двух тысяч других стримов, которые предназначались не только нам, даже не столько нам, сколько друг другу. Кто-то с аккаунтом Fundarella из Куала-Лумпур собрал более девяти с половиной миллионов долларов на исследование редкого и трудноизлечимого вида рака костей, который был у мамы.
Все это вызвало в интернете эффект эхо-камеры, и мамино имя в течение двух месяцев держалось в топах каждой социальной сети.
Я прижимаю аппликаторы к затылку Полли. Скальп между щетинками скользкий от пота, и мне приходится прижимать их трижды, чтобы они прилипли. Я думаю о том, как я делала то же самое для мамы.
Мое внимание привлекает ее старый телефон с секретной картой памяти и ядовитым содержимым, лежащий на моем столе.
«Ты действительно собираешься обнародовать это?» Я не знаю. Разве она недостаточно мучилась? Ради бога, она была моей матерью. Моей иЧарли. Могу ли я так поступить с памятью о ней? Могу ли я так поступить с ним?
Внутри меня идет борьба за то, чтобы женщина, тексты которой я прочла, и женщина, которая по утрам делала мне чай, объединились в одного человека, но я не могу. Она была разной для разных людей и в разное время. Семнадцать лет между прошлым и настоящим изменили ее. Я изменила ее. Я должна поверить в это.
«Но она так и не рассказала тебе,— возражает голос внутри меня.— И так и не выпустила ее».
Ее. Я гляжу на Полли, а она смотрит на меня огромными испуганными глазами, сжавшись, словно голодное животное, внутри жилета с фальшивой бомбой, который слишком велик для нее, ее рука прижимает пистолет к груди, как ребенок — плюшевого кролика. Она запуталась, каждый синапс ее искалечен постоянным предательством, она не может поверить мне без доказательств.
В конце концов, все зависит от того, кому ты доверяешь.
От механического голоса дребезжат оконные стекла.
—Это последнее предупреждение.
—Эми,— говорит она,— у тебя нет времени. Райан может догадаться, что я рассказала тебе. У них есть приказ убить нас обеих, насколько я понимаю. Просто иди, пока они не вошли.
Я открываю меню телефона, игнорирую иконку Heartstream — скорее всего, полицейские сейчас следят за моим стримом, и я не хочу, чтобы они все узнали,— и выбираю простое приложение формата «один на один», которое продается вместе с аппликаторами.
«Запустить приватный цикл трансдукции?» Я выбираю «да».
Сапоги хрустят гравием под моим окном. Полли издает испуганное мяуканье.
—Подумай оЧарли,— умоляет она меня.— Ты нужна ему. Иди к нему.
В моих воспоминаниях Чарли падает передо мной на рассыпавшиеся осколки стекла, эхо выстрела все еще висит в воздухе, толпа в панике рассыпается вокруг него, как осколки гранаты, и сконцентрированная сила их эмоций лишает меня сознания.
«Введите серийный номер датчика-партнера». Я смахиваю слезы с глаз и ввожу его.
—Я отпустила тебя,— умоляет она.— Почему ты не можешь просто оставить меня?
Я вздрогнула от страдания, запечатленного на ее лице. «Со мной всегда так поступали»,— говорит ее выражение, и часть ее, та часть, которая держит пистолет настолько крепко, что на костяшках выступают вены, не может поверить, что я не сделаю то же самое. Я должна показать ей.
—Ты не сможешь прочесть мои мысли,— говорю я ей.— Но ты почувствуешь, что я испытываю к тебе. Ты поймешь, что я не желаю тебе зла, и сможешь сказать, лгу ли я тебе.
Хруст гравия под ботинками все громче. Сквозь щель в открытом окне я слышу щелчки, которые могут означать, что оружие сняли с предохранителей.
«Просто беги,— убеждает меня внутренний голос.— Брось телефон и беги. Представь, как один из этих офицеров всадит пулю в твой мозг. Подумай оЧарли. Представь, что он потеряет за неделю мать и старшую сестру. Ну же, БЕГИ!»
Но мои ноги остаются прикованными к полу. Пот капает со лба на телефон. Я жму на экран, но мокрое стекло не отвечает.
—БЛЯДЬ!— кричу я, иПолли резко вздрагивает. Я вытираю его о бедро, и, слава богу, он снова работает.
«Брось ее. Ты ее не знаешь. Что с того, что ты появилась из ее матки? Это не значит, что она — твоя мать. Твоя мать — та, чью память ты собираешься уничтожить. Та, кто воспитывала и любила тебя всю твою жизнь».
Я смотрю на Полли. Она глядит на меня, сбитая с толку, испуганная, застывшая.
«А еще лгала мне всю мою жизнь».
—Эми,— тихо говорит Полли.— Оставь меня. Я заслужила.
—Нет,— отвечаю я.— Не заслужила. Ни сейчас, ни прежде.
Я запускаю трансляцию.
Первые две секунды это был обычный стрим. Я чувствую призрак ее пульса в собственной груди, колотящийся даже быстрее, чем мой. Я чувствую тяжесть ее бессонницы в уголках моих глаз. Я чувствую ее замешательство, ее вину, ее отчаянный, парализующий страх предательства и при этом столь же тихую, как звук дыхания под обломками, надежду на то, что в этот раз кто-то будет ей верен.
«Поверь мне»,— я умоляю ее. Я протягиваю ей руку, и она смотрит на нее. Тогда я чувствую ее в своей голове. Она думает о моей маме, о наших счастливых, улыбающихся фотографиях, которые она нашла в ее телефоне, и тут перед ней появляются мои запутавшиеся чувства к матери. Она хватается за их намертво стянутый узел, перебирая мою любовь, горе, гнев и растерянность и освобождая мои чувства одно за другим.
