Она в синем костюме с косынкой на шее, слегка наклонилась вперед и держится за переднее сиденье, словно позирует в фотостудии. Я никогда не уезжал так далеко от дома, чтобы не понимать ни слова, чтобы я не понимал официанта, приносящего мне пиво, а он меня.
Отель «Тишина» расположен на побережье, в часе езды от аэропорта, но наш таксист объясняет, что дороги в плачевном состоянии и нам придется сделать крюк, проехав через город, а это лишние полчаса.
Часть пути еще не проверили, сообщает он. Вдали виднеются холмы, но в остальном — равнина.
Первое, что вижу, — это серое облако пыли, как вулканический пепел после извержения, и, если не считать вечерней зари, мы словно въезжаем в черно-белое кино.
Таксист подтверждает мои ощущения.
— Пыль невыносима, — говорит он. — Задыхаешься от пыли. Мы ждем дождя. Дороги, конечно, развезет. Но дождь принесет облегчение и влагу.
Я замечаю, что во время разговора с нами он регулирует зеркало, направляя его на говорящего. Он рулит правой рукой, левая неподвижно лежит на коленях, и когда он что-то показывает, то бросает руль, и машина сама мчит по дороге.
Различаю обломки старой городской стены.
— …Здесь когда-то были римские руины, а теперь просто руины, — доносится голос таксиста. — Нам потребуется пятьдесят лет на восстановление страны. Пока все лежит в руинах, беженцы не возвращаются. К нам больше не приезжают туристы. О нас не говорят в новостях. Нас забыли. Нас больше нет.
Он рассказывает, что отель был закрыт месяцами, а на этой неделе вдруг отвозит туда трех гостей. Всего, включая нас, говорит он, подняв три пальца, и машина снова набирает скорость.
На нашем пути не встречается ни одного неповрежденного дома. Таксист показывает и перечисляет:
— Здание суда разрушено, музей тоже, телецентр — одна сплошная руина, национальный архив с коллекцией рукописей сравняли с землей, а музей современного искусства взлетел на воздух. Вон там когда-то была школа, там библиотека, рядом университет, здесь пекарня, а тут кинотеатр, — продолжает он.
Разрушения видны повсюду.
Многоэтажные жилые дома повреждены взрывами, и даже там, где стены устояли, большинство окон без стекол. Я думаю: у вас разваливаются взорванные дома, у нас раскалываются скалы и течет река раскаленного камня.
Мы медленно едем по городу, людей на улицах совсем немного, все бледные и усталые. Кое-где работает тяжелая строительная техника, расчищает руины. Повсюду видны признаки того, что до войны здесь жили хорошо. Мы останавливаемся на перекрестке, рядом с двухэтажным домом, у которого отсутствует фасад, как у кукольного домика. Несмотря на густую пыль, я различаю узорчатый ковер на полу и остатки пианино. Мой взгляд привлекло глубокое кресло с подставкой для ног от известного дизайнера. Рядом с ним торшер и перевернутый книжный шкаф. Замечаю, что кровать в спальне убрана. Кто-то аккуратно застелил ее белым покрывалом, а потом, вероятно, вышел в ближайшую пекарню за булочками, но по дороге был убит. Но особенно меня поразила уцелевшая желтая ваза на полке в гостиной. В гараже остатки машины, на дорожке у дома — красная детская коляска.
На улице повсюду разбросан мусор, и на земле лежат водопроводные трубы. Таксист извиняется, что с моей стороны нельзя поднять стекло.
Кроме вони с улицы и сильного запаха лосьона после бритья «Fahrenheit» от нашего водителя, я различаю тонкий сладковатый аромат, исходящий от женщины; совсем не такой, как от Гудрун. А как, кстати, назывались ее духи? Женщина молчит и смотрит на дорогу в просвет между передними сиденьями.
— Подрядчики, — говорит водитель, кивая в сторону больших экскаваторов Caterpillar. — После бомбежек пришли миротворцы. Потом их сменили подрядчики и строительная техника.
Он еще раз отпускает руль и регулирует зеркало. Направляет на меня.
Он хочет знать, что я делаю в их городе.
— Я в отпуске.
Водитель и женщина внимательно смотрят на меня. В зеркале видно, что они переглядываются. Мужчина говорит что-то женщине, что я не понимаю; бросив на меня взгляд, они кивают. Он перефразировал свой вопрос и теперь интересуется, не выполняю ли я особое поручение, special mission, как тот бедолага, которого он отвозил в отель в начале недели.
Я повторяю, что в отпуске, и больше они меня ни о чем не спрашивают.
Мы покидаем город и едем по извилистой сельской дороге, с обеих сторон окруженной лесом. Мое внимание привлекают серые стволы; похоже, многие деревья в этом лесу никогда не знали зелени.
У края леса поле, таксист сбрасывает скорость, снова отрывает руку от руля и показывает. Машина петляет по дороге.
— Могилы, безымянные братские могилы, — говорит он. — Там вместе с другими нашел последнее пристанище известный поэт, воспевавший дикие леса.
Женщина что-то говорит, и водитель начинает ерзать на сиденье.
Он трясет головой.
Женщина впервые обращается ко мне:
— Здесь похоронены сыновья, мужья и отцы… Повсюду лежат отцы и сыновья, даже три поколения мужчин одной семьи.
Она рассказывает, что война разгорелась между домами, между соседями, дети которых учились в одном классе, между коллегами, между членами одного шахматного клуба, между нападающим и вратарем одной футбольной команды. За одну армию сражался семейный врач, за другую — водопроводчик и учитель пения; бывшие коллеги по хору превратились в противников: баритон воевал на одной стороне, бас и тенор — на другой.
Она замолкает и отворачивается к окну.
Я размышляю о том, что сделал таксист, чтобы выжить. Почему он не похоронен на краю леса? Был он жертвой или палачом? Может быть, несет ответственность за какие-то из могил отцов и сыновей? Он молчит и, похоже, целиком сосредоточился на езде.
Чуть позже он заговорил, но сменил тему и рассказывает, как до войны ему довелось возить в СПА-отель, так он называет гостиницу, разных звезд.
— Отдохнуть и поправить здоровье.
На секунду он задумывается.
— Например, Мика Джаггера. Но вот что странно, как раз когда он сидел у меня в машине, по радио передавали «I Can’t Get No Satisfaction». Однако он не подпевал. Джаггер, я имею в виду.
Немного помолчав, он продолжает:
— Если это был не он, то кто-то очень на него похожий. Один глаз карий, другой голубой.
— Может быть, Дэвид Боуи? — спрашиваю я. Водитель с женщиной смотрят на меня, и мужчина качает головой.
— Возможно, и Дэвид Боуи. После того, как вы сказали.
Поразмыслив, таксист приходит к выводу, что и слушали они с пассажиром, скорее всего, «There’s a Starman Waiting in the Sky».
— Он оказался меньше, чем я представлял, — продолжает водитель. Однако это не стало для него неожиданностью, потому что он уже знал, что с известными людьми так бывает. Люди часто оказываются выше или ниже ростом, чем ожидаешь, — добавляет он.
