—Сейчас не до этого, зверь,— говорю я, надевая другую сорочку.— Скоро будет отбор, и ты получишь всего сполна.
Дракон недовольно рычит, но подчиняется моей воле. Он голоден, я знаю об этом. Но топтать несмышленых дворовых девок для меня — все равно что носить нечистую и бедную одежду.
Слышится стук в дверь.
—Барон Ридли прибыл, князь, прикажете привести его к вам?
—Нет,— говорю я,— накройте на терассе, мы будем завтракать.
Как же пустить мерзавцу кровь? Это будет не так просто, как с его дитенышем. Никто для меня барона не подержит, чтобы не брыкался.
Хотя… Возможно держать и не придется.
Подхожу к столу и выдвигаю один из ящиков.
Вот он. Достаю коробку, украшенную безумно дорогими камнями, обрамляющими золотую печать в виде королевского дракона. Личный подарок короля.
Едва завидев меня, он вскакивает с кресла, как напружиненный болванчик. Тело легкое, движения точные, даром, что здоров, как бойцовый бык.
—Здравствуй, друг,— говорю я, натягивая на себя улыбку, которая раньше давалась мне вполне искренне. Я любил этого весельчака, как родного брата.
—Ты не поверишь, я только что остановил бунт!— восторженно говорит он, обнимая меня, по старой школьной привычке.— И прошу заметить, не пролив ни единой капли крови!
Капля твоей крови мне бы пригодилась.
—Ты стал дипломатом и утешителем черни?— говорю я с улыбкой и усаживаюсь за стол, где уже сервируют завтрак.
—Я говорил, как сошедший с небес пророк Вилфред, что остановил десятилетнюю войну тремя фразами.
—Да? И что же за фразы?
—Я обошелся одной!— хохочет он.
—Какой же?
—Сказал, что каждый получит лично от меня по золотому, если все разойдутся и не будут трепать моему непутевому братцу нервы.
Я закатываю глаза.
—Я не понимаю, как твои люди еще не подняли тебя на вилы. Ты, оказывается, осыпаешь золотом не только своих, но и чужих.
—Богатство не в деньгах, а в верных друзьях!— говорит ридли, пародируя нашего учителя — старого Виллема Найта.
Верные… Такие верные как ты… Смейся, друг, пока можешь.
Представляю, как бью хохочущего Ридли в нос, и вытираю его кровь белоснежным платком. Из за него моя дочь осталась без матери. Из за него я вынужден искать новую жену.
—Прости,— вдруг меняется он в лице.— Сейчас, наверное не стоило шутить.
—Ничего,— говорю я,— Элис любила твои шутки, всегда хохотала. Она бы не осудила.
Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь найти в нем печать стыда. Но он хорошо играет, кажется таким искренним.
—Даже мне ее очень не хватает, Ивар.— говорит он печально.— Ее смех, она всегда так радовалась моим дурацким шуткам. Не представляю, как ты держишься?
—Если бы не Лили, я бы переживал это еще хуже,— вполне искренне говорю я, глядя Ридли в глаза.— Она теперь мой свет.
Представляю, как он просит о пощаде, закрывая лицо руками. Говорит, что не хотел, что никогда бы так не поступил. Смять его, сжать, как бумагу, растоптать.
—Ты посылал за мной по какому-то конкретному делу?— спрашивает он и отпивает чай.
Мне нужна твоя кровь!
—Да,— говорю я,— знаешь что это такое?
Глаза Ридли округляются, он удивлен.
—Это королевский кортик… Не знал, что у тебя он есть. Их всего три… Он стоит безумных денег.
—Его старый король подарил моему отцу.— Винирская сталь. Может разрезать волос вдоль. Попробуй.
Ридли с интересом открывает коробку и достает кортик. Тот переливается множеством баснословно дорогих камней, а в рукояти светится бриллиант размером с половину перепилиного яйца. Винирская сталь такая темная, что почти не отражает света, словно впитывая его. Жадный сплав.
—Только осторожно, не трогай лезвие,— говорю я с замирающим сердцем.
Конечно же Ридли без промедлений трогает лезвие большим пальцем, а через мгновение шипя отдергивает руку.
Купился, идиот, предсказуемый, как мальчишка.
—Кусается!— восторженно говорит ридли. Кровь маленькими капельками падает на белоснежную скатерть.
Я услужливо подаю Ридли свой платок.
—Я же говорил, не трогай… Это не для твоих кривых лап,— говорю с улыбкой.
Осторожно забираю у него семейную реликвию и кладу обратно в коробку.
—И зачем ты мне его показал?— спрашивает Ридли, оборачивая палец платком.
—Мне нужна большая ссуда. Это залог.
—Да брось, дружище, я дам тебе столько, сколько нужно.
—Мне нужно семьсот тысяч,— обрываю его я.
Он лишь присвистывает.
—Ты собрался купить целую провинцию вместе с обитателями?
Этим кортиком я тебя и убью.
С чувством выполненного долга смотрю на пятна крови на скатерти и в полуха слушаю болтовню Ридли. Деньги мне, конечно, без надобности. Теперь мне нужен только кровоед.
16
На площадке северной башни, обдуваемой всеми ветрами, холодно, но я не замечаю этого. Теперь я точно знаю, какой холод убивает, а какой делает крепче. Этот холод злой, он служит ветру, летящему с бурлящего моря, но он бессилен, словно лаящий пес на привязи — раздражает, но навредить не в состоянии.
—Все таки выжила… Я думала, ты умрешь той же ночью, но ты меня удивила… Мать Плантина у тебя в долгу…— шипит настоятельница Крессида, то и дело переводя дыхание, словно каждое слово дается ей с трудом. Она заглядывает мне в глаза.— Дерзкая, смотришь прямо. Это мы исправим.
Говоря, она держит сморщенную руку у своего горла, сдавливая его, как будто без этого словам не вырваться из ее сморщенного брезгливой гримасо рта.
—Спасибо, Настоятельница,— отвечаю я, как научила меня Сандра, в ту неделю, что ухаживала за мной. Говоря с настоятельницей, всегда нужно благодарить ее и не забывать называть ее имя. Иначе, удар палкой неминуем.
—Она строгая, но не такая уж злая,— говорила Сандра,— она любит нас, но не терпит несовершенства. Боль, которую она причиняет нам, мы должны принимать со смирением, чтобы стать чище.
—Чтобы стать бесцветными?— не выдерживаю я.
—Только пустой сосуд может вместить воду в себя.
—А что если я хочу сохранить то, что у меня есть?
—Боль, отчаяние, потери, порок,— что из этого ты хочешь сохранить?
Я лишь молчала, понимая, что Сандре объяснять бесполезно. На каждое мое слово, у нее находились слова из книги, которую они все читали и учили наизусть.
Выныриваю из воспоминаний и взглядом врезаюсь в грубые плиты пола, по которому шаркают ветхие сапоги настоятельницы, переходя от меня к соседней девушке из новоприбывших.
