Дверь мастерской, действительно, распахнута настежь, и я слышу негромкий звук наждачной бумаги, скользящей по дереву… И почти мгновенно ощущаю разлитый в воздухе запах опилок и столярного клея. Сердце отзывается на это воспоминание сладкой истомой в области живота…
Подкрадываюсь ко входу — прямо партизан-недоросток — и заглядываю вовнутрь: Патрик сидит у столярного станка и шлифует деревянную деталь округлой формы. Я не знаю, что он мастерит, но вид самого мастера буквально вышибает из меня весь воздух: небрежно наброшенная на ржавый крючок мужская рубашка — и Патрик предстает предо мной всей наготой своего смуглого торса, темные волосы на котором странным образом притягивают все мое внимание. Я не могу отвести глаз от их затейливого танца на его теле, от того, как они выделывают па вдоль его крепких грудных мышц и устремляются вниз по животу и дальше за пояс низко сидящих шорт.
Я краснею и понимаю, что мне нравится увиденное… Очень нравится. Нужно отвести глаза и ускользнуть прежде, чем он меня заметит, решаю я одномоментно, а потом, как назло, запинаюсь о стопор двери, и ее протяжный скрип выдает меня с головой.
—Ева?— тут же вскидывает голову Патрик.— Не знал, что ты здесь… Извини,— он сдергивает с крючка рубашку и накидывает на свое обнаженное тело. Все то время, что он сражается с пуговицами, я старательно отвожу глаза в сторону…
—Просто я слышала, как ты пришел… а потом тебя долго не было видно,— лепечу я совсем по-детски.— Извини, если помешала.
—Да нет, ничего такого,— отзывается он на мои слова.— Просто решил немного поработать… давно этим не занимался.
—Можно?— мнусь я на пороге.
—Да, конечно, проходи. Здесь нет ничего секретного… Так, хобби, ничего более.
Теперь, когда все мое внимание не отвлекает на себя обнаженное тело Патрика, я замечаю различные разномастные изделия из дерева, которыми уставлены практически все полки и пол в помещении: это и деревянные стулья с резными спинками, и журнальные столики из спилов дерева, и старомодный сундук (в таком, верно, прятал свои сокровища сам Черная Борода), и даже деревянные часы, которые отсчитывают время на стене.
Прежде здесь было посвободнее…
—Ты сам все это сделал?— интересуюсь я для вида, хотя и так знаю ответ: да, все это он смастерил своими собственными руками. Так же, как хотел смастерить для меня книжную полку… которую мне так и не суждено было увидеть.
—Да, я же говорю, хобби для души,— смущенно отвечает он, потирая заднюю сторону шеи.— Так, ничего особенного…
Я округляю глаза:
—По-твоему, это ничего особенного?!— и провожу пальцами по идеально гладкой поверхности деревянного столика.— Да это просто… вау, Патрик. У тебя талант!
—Глупости.— Потом, должно быть, смущаясь собственной резкости, более спокойно добавляет: — Нет, я раньше тоже так думал, а потом перегорел. Все это блажь, не более того.
Но я-то знаю, что это никакая не блажь, нет, это то, что прежде делало его счастливым: помню, как он насвистывал, работая над очередной деталью, как горели его глаза…
—Ты мог бы работать плотником… Все лучше, чем водить катафалк.
Он снова потирает заднюю сторону шеи — нервничает? Возможно.
—Нет, не получится,— машет он своей темноволосой головой,— единственный человек, с которым я хотел бы работать, на дух меня не переносит… Ну, скажем так, не меня конкретно, тут больше дело в матери, но в любом случае давай уже закроем эту тему, ладно?
И мы говорим о другом: о различных видах древесины, о способах ее обработки, о лобзике и стамеске и о многом другом, от чего, я это вижу, у Патрика буквально горят глаза. Я сопоставляю упившегося мужчину, признававшегося мне в суицидальных мыслях с этим отчаянным энтузиастом — не получается: они так же далеки друг от друга, как бывают далеки два противоположных полюса Земли. Это радует и огорчает одновременно… Как вытащить прежнего Патрика-оптимиста из Патрика нынешнего, депрессивного? У меня нет ответа.
Под конец нашего разговора я несмело интересуюсь, могу ли завтра воспользоваться Патриковой машиной, и он пожимает плечами:
—Я на ней только за продуктами и езжу, так что пользуйся, мне не жалко.
И потому сразу же с утра, едва мне выпадает счастье сдать фрау Штайн с рук на руки светловолосому «викингу», я отправляюсь в магазин за продуктами. Хочу пополнить не только свои скудные запасы, но и прикупить кое-что для Патрикова холодильника — сам он не очень утруждает себя заботами о насущном. Если бы не необходимость заботиться о своей матери — он, верно, и вовсе питался бы одними шоколадными батончиками.
В Виндсбахе два сетевых магазина с продуктами, и я выбираю тот, что подешевле — „Лидл» — беру закупочную тележку и начинаю систематически обходить полки с товарами, то и дело сверяясь с небольшим списком, который заранее набросала для себя дома. Наконец подхожу к холодильникам и кладу в коляску две упаковки молока…
—Милая, не подсобишь с обезжиренным йогуртом, каждый раз не могу до него дотянуться?— обращается ко мне маленькая старушка размером с садового гнома, которая стоит в полуметре от меня и приятно улыбается.
—Да, конечно.— Я проникаюсь мгновенной симпатией к ее осыпанному пеплом старости пучку на запрокинутой ко мне макушке и добрым, улыбчивым глазам в окружении сеточки морщин…— Может, вам еще чем-нибудь помочь?
—Нет, милая, с остальным я справлюсь сама. Спасибо!— А потом тут же интересуется: — Не та ли ты самая девушка, что работала одно время в кафе «Шваб» на Аллеегассе? Мне кажется, я видела тебя там.
Я подтверждаю ее догадку, добавив, однако, что уже с месяц как работаю в другом месте: присматриваю за парализованной женщиной — работа в кафе не задалась. Пушистые брови моей собеседницы вздергиваются над рамками ее очков для зрения…
—Уж не у Штайнов ли ты работаешь, моя милая?— любопытствует она, и голос ее становится почти жалостливым.— Представляю, как несладко тебе приходится… Бедняжка.
Ее участие приятно мне, но само отношение к Штайнам не радует, и я неожиданно заступаюсь за свою неласковую подопечную:
—Все вовсе не так уж плохо, как вам кажется: мы с фрау Штайн нашли общий язык, и я вполне довольна своим рабочим местом. В любом случае, оно лучше работы в кафе, можете мне поверить…
Старушка-гном не совсем верит моим словам, вижу это по ее сочувствующему взгляду, но больше она на эту тему не заговаривает.
—Ты, должно быть, новенькая в городе, не так ли?— Я киваю головой.— Всегда приятно видеть новые лица, особенно такие милые, как твое… Я фрау Коль, Камилла Коль.
—Ева… Ева Гартенроут,— отзываюсь я на ходу.
—Приятно познакомиться!— старушка несильно стискивает мои пальцы.— Еще увидимся, Ева. Удачи тебе в твоей работе!
Я едва успеваю ответить, как чужое мужское плечо бесцеремонно отталкивает меня в сторону и перекрывает своей сутулой спиной фигуру моей собеседницы, так что я даже округляю глаза от подобной бесцеремонности…
