–Отрезать? Ночто? Ухо? Руку? Ногу? Ягодицу?
–Имя!– возгласила Бита.– Тебе придется отрезать твое чересчур правое имя. Наверно, Леваягрудьсемнадцать плохо объяснила тебе ситуацию. Напервый раз девочку можно простить: она примкнула кнам совсем недавно. Явижу втебе весьма перспективную камрадку смногими полезными умениями. Тем неменее нехорошо чересчур выделяться изобщих рядов, особенно напервых порах. Нехочешь быть Левойгрудьювосемнадцать– возьми другое подходящее имя. Тут далеко невсе камрадки сгрудями. Например, меня зовут Менструаза Саган.
«Боже,– подумалая,– ну иимечко! Даже «Бита» намного лучше… Неужели придется соглашаться? Говорят, каккораблик назовешь, так он иплавает…»
–Хорошо,– сказалая.– Давай отрежем эту дурацкую «Правую», потому что яи всамом деле неправа. Нодело невтом, что мне хотелось выделиться. Мне просто неочень ясно, ккаким анархистам примкнуть. Смотри, унас вПалестине нет нианархо-феминисток, нивегано-анархистов, никвир-анархистов, хотя есть ифеминистки, иквиры, ивеганы. Что тыхочешь– глухая провинция. Язнаю только анархистов-против-забора, нокак раз таких увас нет. Поэтому смоей стороны былобы нечестно сразу брать имя сномером, между Левойгрудьюсемнадцать иЛевойгрудьюдевятнадцать. Ведь если завтра ярешу перейти кзеленым, вваших рядах образуется брешь. Напервых порах мне хотелосьбы получить имя, похожее натвое. Ну апотом можно будет взять иЛевуюгрудьвосемнадцать…
Менструаза Саган замялась.
–Поправде говоря, так сложилось исторически,– смущенно пробурчалаона.– Когда наша группа насчитывала всего трех женщин, мы добавляли кимени неномер, афамилию какой-нибудь знаменитой феминистки. Так, другую мою раннюю камрадку зовут Вагинджелина Джоли. Нотеперь…
–Вотичудесно!– жизнерадостно перебилая.– Если мне присвоят такоеже временное имя, это покажет, что уанархистов нет ине может быть никакой иерархии. Что даже совсем свежие новички равны основательницам группы!
Это был сильный аргумент– попробуй-ка возрази против главного принципа своейже идеологии,– иМенструаза смутилась еще больше.
–Нуеслитак…
–Назови мне скорее какую-нибудь знаменитую анархо-феминистку!– потребовалая, недавая ей опомниться.
–Ну-у… скажем, Эмма Гольдман…
–Отлично! Замечательно!– я чутьли непрыгала отсчастья.– Значит, ябуду… ябуду… О! Ябуду Клиторэмма Гольдман! Прекрасное временное имя! Клиторэмма! Звучит почти как«поэма»… как«эмфизема»… как«хризантема»…как…
–…«кардиограмма»!– мрачно закончила заменя Менструаза Саган.– Ладно, так тому ибыть. Нотолько, чур, временно!
Она встала, щелкнув приэтом суставами, кактанцовщица фламенко кастаньетами, ипошла квыходу, новдруг остановилась усамой двери.
–Знаешь, явот что подумала…– чтобы помочь тебе побыстрее решить. Этим вечером унас акция. Посмотришь, чем тут наши занимаются. Нуамы поглядим, какая изтебя «хризантема». Забора, какувас, необещаю, нодрачка будет нешуточная. Сбор впять возле знамени.
Чтож, драчка так драчка. Ямысленно поблагодарила Мики, который впоследний момент запихнул мне вчемодан легкие, нопрочные ботинки ститановыми накладками накантах. Каконсказал, навсякий случай– врядли приэтом предполагая, что случай представится впервыйже день.
Мои соседки покомнате так ине объявились. Бездвух минут пять я спустилась водвор. Там уже ждали четыре фургончика– изтех, что развозят продукты понебольшим бакалеям. Вних уже грузились тридцать-сорок анархисток вфиолетовых футболках. Мне сунули такуюже ипоказали наодин изфургонов. Явлезла.
Мест наукрепленных вдоль бортов откидных скамьях хватало только нашестерых, так что мне иеще двум девушкам пришлось сидеть наполу, заваленном ктомуже какими-то плакатами, тряпками игромоздкими предметами непонятного назначения. Рассмотреть что-либо подробней непредставлялось возможным из-за отсутствия окон. Вскудном свете, проникавшем сквозь верхние вентиляционные решетки, едва угадывались серьезные физиономии моих новых соратниц.
Ехали молча; если кто иперешептывался, тонеслышно. Что, честно говоря, слегка напрягало– обстановка реально напоминала сцену извоенного фильма перед выбросом воздушного десанта. Дляполноты картины нам нехватало только парашютов. Впрочем, эти сумасшедшие борцуньи засвободу левых грудей наверняка выбросилисьбы ибез, всецело положившись нареволюционные качества вагины. Яневольно прыснула, представив себе, вкаких позах летелбы вниз подобный феминистский спецназ.
–Шш-ш…– одернула меня невидимая соседка.
Минут через сорок задняя дверь распахнулась, имы попрыгали наземлю. Ксчастью, она оказалась всего лишь вметре, так что парашют действительно непонадобился. Я осмотрелась, щуря отвыкшие отсвета глаза.
Мыстояли накраю небольшой прямоугольной площади– толи всамом Мюнхене, толи водном изего ближних пригородов. Поее сторонам, сподчеркнутым достоинством соприкасаясь плечами, стояли трехэтажные домики-пряники стреугольными фронтонами ивеселой– можно сказать, детской– раскраской: желтые, оранжевые, розовые, морковные. Беленькие, аккуратно поделенные навосемь равных квадратиков оконные переплеты; симметрично распахнутые деревянные ставни; безупречная черепица высоких крыш; горшки сцветущей, ноотнюдь небуйствующей геранью; скромная кирха сне слишком заносчивой, нозатейливо разукрашенной часовой башней– все тут напоминало, скорее, сказку сблагополучным концом, чем театр военных действий. Если тут исражались, толишь зазвание быстрейшего едока сосисок.
Часы ударили безпятнадцати шесть, итут только язаметила редкую цепочку полицейских, полукругом обвивающую стройную шею кирхи. Ихкаски блестели влучах заходящего солнца– нидать нивзять бусинки ожерелья. Рядом крутились люди сфотоаппаратами– по-видимому, репортеры; тощий длинноволосый парень поворачивал туда-сюда большой мохнатый микрофон навысокой штанге; тщательно причесанные, явно экранные дивы очем-то напористо докладывали, адресуясь каждая ксвоему телеоператору.
Пред нами важно, какполководец перед битвой, прохаживалась Менструаза Саган. Япоймала ее зафиолетовый рукав.
–Кого тут ждут? Министра? Президента? ГенсекаООН?
Она рассмеялась:
–Нас! Угнетатели ждут нас! Ждали-ждали идождались!
–Нооткуда они знали, что мыприедем? Утебя вкоманде предательницы…
–Уменя вкоманде хорошие пиарщицы…– Менструаза снисходительно похлопала меня поплечу.– Незнаю, какувас сзабором, аунас тут общественный резонанс важнее самой акции. Нестой, э-э… кактебя…
–Клиторэмма Гольдман.
–Нестой, Клиторэмма, помоги камрадкам. Инадень шапку! Обязательно надень шапку! Ивообще, делай какя. Тыведь унас новенькая…
Она, каки остальные камрадки, нахлобучила насебя странное сооружение изпапье-маше ираскрашенного картона. Такуюже «шапку» сунули имне. Ястала примериваться, скакого конца занее взяться, итут вдруг осознала, что это заштука. Вмоих руках была аляповатая модель того, что природа поместила между ног самки рода человеческого, какбы тани называлась– девочкой, девушкой, женщиной, вагинеткой илианархо-феминисткой. Когда-то яуже просовывала голову между этих больших ималых губ, ноэто событие произошло назаре первого дня моей жизни, апотому незапомнилось. Моглали я представить, что двадцать четыре года спустя мне придется повторить тотже опыт, хотя ив противоположном направ-лении?
