–Не-а.
–Вотвтом-то идело. Ничего-то вытеперь незнаете, ничему неучились. Балашиха– это подМосквой. Лучшие вмире курсы поосновам конспирации, диверсиям, минированию, радиосвязи. Эх… Пошли дальше.
Сгрехом пополам мы добрались доследующей площадки иснова остановились.
–Слушай, Санта-Клаус,– сказалая.– Тыуж прости меня, глупую. Теперь японимаю, почему тебе потребовалась целая неделя, чтобы спуститься комне. Боялся, что обратно неподнимешься?
Наверно, нестоило так издеваться надстарческой немощью, нояеще неотошла отвозмущения, пережитого водворе. Призрак погрозил мне пальцем.
–Смеешься? Смейся-смейся… яне изобидчивых. Десять лет тюрьмы неслишком полезны дляздоровья, ноприучают необижаться. Ивообще, мыуже почти пришли. Моя комната наэтом этаже. Сейчас еще рано, все спят. Потом устроим тебе экскурсию, посмотришь, куда попала. Ну апока подождешь уменя. Пойдем.
Слова протюрьму смутили меня еще больше. Действительно, нашла надчем смеяться, дура.
Обитель Санта-Клауса мало чем походила накабинет начальника иликомандира– вполном соответствии спорядками сквота, далекими отусловий городских офисов. Простой ученический стол, облезлое кресло, разнокалиберные стулья, узкая койка– все это явно было подобрано стротуаров впроцессе выселения соседних домов. Некоторым напоминанием остритфайтерах служили прилепленные кстене карты городских улиц Мюнхена иего предместий. Личную нотку вэтот спартанский антураж вносили старые черно-белые фотографии врамках ивыцветшие плакаты скрасными звездами ивинтовками. Настоле, там, где обычно держат снимки жены идетей, стояла одна-единственная фотка страурной ленточкой вуголке.
–Жена?
Старик отрицательно помотал головой:
–Нет. Женщина поимени Инга Вьетт. Умерла четыре месяца назад. Что удивительно, дожила доглубокой старости, какия. Вотличие отмногих других. Слыхала когда-нибудь обИнге Вьетт? Ну да, откуда тебе…– онподошел кплакату созвездой, автоматом итремя крупными белыми буквами RAF.– Это эмблема «Фракции Красной армии». Аэтот плакат сземным шаром– от«Движения Второго июня». Явоевал заобе эти организации, иИнга тоже. Оних тытоже, наверно, неслыхала?
–Нет, недоводилось.
Он усмехнулся ипогладил изображенный наплакате автомат.
–Наше любимое оружие. Машинэн-пистолэ-пять, пистолет-пулемет фирмы «Хеклер иКох». АИнга… Инга была очень похожа натебя. Невнешне, апо жизни. Мамаша-наркоманка– родила ибросила. Приемная семья. Вдвенадцать лет изнасилована соседом. Попытка самоубийства. Сбежала издома впятнадцать. Ну, что ты наменя так смотришь? Думаешь, незнаю, что никакая ты неанархистка?
–Эм-м…– только исмогла промычатья.
–Неделя– достаточный срок, чтобы навести отебе справки унаших людей вПалестине,– впрежнем спокойном тоне продолжал Призрак.– Тыведь непросто так нанялась впомощницы Нисангеймеру, верно? Скорее всего, тыже его иубрала, потому что явно хочешь перехватить выгодный бизнес. Заэтим иприехала. Незнаю, скакими бандитами ты работаешь, знаю только, что ваш интерес– деньги. Деньги, ане идеология. Знаю также, что завами сила. Вон каквызнатно посекли бедуинов… Яправ? Ну, что тымолчишь? Небойся, тут никто тебя неосудит. Передел территории– нормальное дело. Ты неанархистка, ты разбойница. Иэто устраивает меня намного больше.
–Но… почему…
Онвздохнул и, подойдя кгрубо сколоченной дощатой этажерке, вытащил оттуда потрепанную книгу.
–Почему-почему… Наш первый главный учитель, родом изРоссии, как-то написал…– старик поднял наменя глаза.– Ты, вообще, знаешь хоть одноимя?
–Чье?
Онвздохнул еще безнадежней:
–Теоретиков анархизма. Хотьбы почитала что-нибудь, перед тем какехать…
–Знаю…– робко проговорилая.– Карподкин.
–Кропоткин,– поправил Призрак, снова обращаясь ккниге.– Тоже русский. Ноэтого звали Михаил Бакунин. Вот чему онучил, слушай: «Разбойник вРоссии настоящий иединственный революционер– революционер безфраз, безкнижной риторики, революционер непримиримый, неумолимый инеукротимый надела, революционер народно-общественный, ане политический ине сословный… Разбойники влесах, вгородах, вдеревнях, разбросанные поцелой России, иразбойники, заключенные вбесчисленных острогах империи, составляют один, нераздельный, крепко связанный мир– мир русской революции. Внем, ивнем только одном, существует издавна настоящая революционная конспирация». Поняла?
–Н-нет…
–Разбойники итеперь– главная революционная сила. Такие, какты,– угнетенные иизуродованные Системой, идущие поперек Системы, против нормы, против ееподлых законов. Такие, какнаши соседи-нелегалы,– это тоже революционная сила, которую можно инужно задействовать. Тыуже была у«фиолетовых», «сиреневых», «зеленых», видела, какое это убогое зрелище. Почти все там– избуржуазных семей. Обеспеченные родители, университетское образование, кругленькие очочки наносу илозунги, лозунги, лозунги… Итут, среди «красно-черных» и«черно-черных»,– таже картина. Мыучим ихдержать автомат, новреальном боюони, скорее всего, сдрейфят. Убегут, будут биться вистерике. Нето что настоящие разбойники, кактыили какпарни из«Аль-Каиды», из«Боко Харам», изИГИЛ. Навас можно положиться.
Ямало-помалу пришла всебя, стряхнув неуместное оцепенение. Да, старичок оказался наповерку нетакимуж божьим одуванчиком, носильно паниковать тоже нестоило. Еслиуж его главный теоретик считает меня наилучшим союзником, товроде ибояться нечего. Омоем прошлом онмог разузнать утогоже Мени избара Red&Black, асвязь моего приезда сликвидацией банды Абульабеда устанавливается элементарной логикой. Разбойная банда, которую интересуют только деньги? Чтож, пусть будет так. Чем проще ипонятней легенда, тем легче внее по-верят.
Вконце концов, разве яприехала сюда неради охоты заденьгами? Правда, цель этой охоты– грабеж, авовсе неперехват бизнеса Нисангеймера, нообэтом добрый Санта вродебы недогадывается. Хотя черт его знает… Пусть говорит идальше: чем больше слов, тем больше полезной информации. Старик-то, похоже, словоохотлив сверх всякой меры. Наверно, это тоже возрастное– аможет, надеется сделать изразбойницы анархистку, как, видимо, вышло стой покойницей, чья фотка унего настоле. Вот снее иначнем. Я деликатно откашлялась.
–Расскажи мне оней.
–Оком?
–Обэтой Инге, которая похожа наменя.
–Этодлинная история…– неуверенно проговорил Призрак.
Хочет рассказать, понялая. Очень хочет. Тут, наверно, небольно-то жалуют стариковские воспоминания. Вот изамечательно. Давай, Санта-Клаус, излагай свою рождественскую сказку, амы послушаем.
Я ободряюще улыбнулась:
–Нуихорошо, что длинная. Унас ведь уйма времени. Все еще спят. Тыже сам видишь, что яни хрена невкурсе ваших теорий. Давай просвещай разбойницу.
Все еще сомневаясь, онобошел стол иуселся вкресло– единственный предмет роскоши вэтой комнате.
–Тыдействительно хочешь слушать? Здесь надо мной посмеиваются, когда яначинаю вспоминать. Молодежи неочень-то интересны дела полувековой давности.
