–Сзапретом уроков поистории Холокоста?
–Хуже… Начиная стого момента, все белые учителя школы обязывались проводить еженедельный урок покаяния. Предполагалось, что сначала они должны рассказывать школьникам осебе, тоесть освоей персональной вине перед черными. Вметодичке особо отмечалось, что необходимо демонстрировать глубину искреннего раскаянья– желательно сослезами, навзрыд, дабы дети хорошо усвоили наглядный пример, апотом каялисьбы сами– один задругим, перед всем классом.
–Ивы согласились?
Мисс Маутсон отрицательно помотала головой:
–Нет. Недо такой степени. Ясказала директору, что нечувствую засобой никакой персональной вины. «Глупости!– ответил он.– Увас ведь высшее образование?» Я подтвердила. «И, видимо, высокий ай-кью– коэффициент интеллекта? Какой именно?» Ясказала. Маккалиф ужасно обрадовался, какбудто я самаже иподтвердила тяжесть своего преступления: «Вотвидите! Вот вам ивина! Вы используете образование иай-кью дляоправдания своего мнимого превосходства надчерной расой, чьи показатели вдвое меньше! Разве это непричина дляискреннего раскаянья?!»
–Подождите, Голди…– усмехнуласья.– Новедь это иесть расизм– утверждать, что учерных– низкие показатели интеллекта. Илинет?
–Конечно!– воскликнулаона.– Яименно это ему исказала. Знаете, что онответил? Что черным нетребуется высокий ай-кью, потому что их моральное превосходство ненуждается воправданиях. Такая вот логика. Отнас требовали каяться заобразование иинтеллект! Атех, кто отказывался, выдавливали изсистемы. Кто-то уходил сам, устав отпостоянных придирок, отнамеренно неудобного расписания идругих мелких, нораздражающих неприятностей. Откого-то избавлялись угрозами ишантажом. Я держалась допоследнего– ине только из-за того, что уменя нет вжизни ничего, кроме школы. Мне нехотелось оставлять детей наедине сэтим фашистом. Ядумала, что обязана быть сними. Показывать им, что есть идругие взрослые.
–Оннемог вас просто уволить?
Мисс Маутсон пожала плечами:
–Кэтому он истремился. Ноуволить учителя безсерьезных оснований нетак-то легко. Отказ отпреподавания «Критической теории» таким основанием пока еще несчитается. Даже приславшая Маккалифа окружная комиссия нетребовала считать этот курс обязательным. Директор включил фашистские уроки всетку пособственной инициативе. Вобщем, ему потребовалось довольно много времени, чтобы убедить учительский профсоюз, что я– исчадие ада. Коллеги стали меня сторониться. Потом их заставили подписать несколько петиций. Вконце концов, профсоюз сдался– там тоже боятся прослыть расистами. Насильник вюбке пришел вшколу вразгар этой борьбы, ияснова слишком поздно обратила внимание наэту угрозу.
–Ночто вымогли сделать, Голди?
–Видимо, ничего немогла. Илимогла. Могла стучаться вдвери родителей, жаловаться вполицию, стучать постолу вмэрии. Могла, нонесделала. Моя голова снова была занята совсем другими мыслями. Сначала– болезнью мамы, потом– увольнением. Итеперь яне могу избавиться отчувства вины. Отсознания, что Саманта погибла из-за меня, из-за моего бездействия…
Она спрятала лицо владонях.
–Голди… Голди… Вы нивчем невиноваты…
–Тотурок, вовремя которого это произошло…– сказала мисс Маутсон, мучительно проталкивая слова сквозь стенку ладоней,– был какраз посвящен так называемому справедливому насилию. Какпотом яузнала отдетей, мистер Маккалиф объяснял, что бунты играбежи, устраиваемые черными,– естественная реакция набелифилис, болезнь белизны. Что завека угнетения ирабства приходится платить. Что Америка построена трудом черных рабов итеперь ихпотомки всего-навсего берут то, что позакону справедливости принадлежит им. Что белые девушки невправе обижаться, когда черный парень принуждает их ксексу, потому что ихпредки-плантаторы насиловали черных рабынь. Понимаете, Рита? Директор школы самолично выдал мерзавцу вюбке официальное разрешение унизить иизнасиловать Саманту. Самолично! Разве после этого он незаслуживает смерти?
Это прозвучало прямым признанием. Учительница истории шелдонской школы мисс Голди Маутсон действительно заказала убийство своего директора. Заказала убийство– несмотря нато, что столь крайняя мера абсолютно невязалась сее природной добротой, мягким интеллигентным характером инепререкаемым уважением кценности любой человеческой жизни. Чтобы решиться натакое, ейнужно было всамом деле дойти дограни идаже пересечь грань.
–Заслуживает,– твердо ответилая.– Еще какзаслуживает, даже несомневайтесь.
Мисс Маутсон опустила руки. Теперь она смотрела ненаменя, акуда-то вбок ивсторону; вглазах стояли слезы.
–Нокак после этого жить? Какпосле всего этого жить, Рита?– Она достала изкармашка батистовый платочек ивысморкалась.– Знаете, встуденческие годы я прочитала знаменитую книгу Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Вы, наверно, еетоже читали.
–Нет, неприходилось,– смущенно призналасья.– Ичтотам?
–Книга написана лет семьдесят тому назад, нотам описывается Америка будущего, очень похожая нато, что происходит сейчас…– тускло, безпрежней звонкости проговорила учительница.– Америка, где победили Маккалифы. Где нет места нормальным людям, нормальным чувствам. Где ложь попирает правду, амертвенные фальшивки вытесняют живое иоригинальное. Нодаже там улюдей есть надежда, иэто надежда начеловека поимени Джон Голт. Ихпароль, покоторому они узнают своих, звучит каквопрос: «Ктотакой Джон Голт?» Иуних есть куда уйти, потому что Джон Голт построил убежище втруднодоступной горной долине. Там можно переждать, пока свихнувшийся мир нестанет вновь приемлемым дляжизни. Пока фашисты несожрут друг друга. Пока…
Она безнадежно махнула рукой.
–Похоже насказку,– заметилая.
–Вотименно,– вздохнула мисс Маутсон.– Ноуних хотябы была сказка, была надежда, был Джон Голт. Асейчас нет ничего. Вообще ничего. Идти некуда.
–Наследующей неделе увас окружная комиссия…
Учительница усмехнулась:
–Ееисход предрешен. Меня уволят сволчьим билетом, сзапретом преподавать.
–Номожно ведь обжаловать? Надо ведь как-то жить дальше…
–Ненадо,– твердо проговорилаона.– Дальше уже ничего ненадо. Честно говоря, мне очень хотелосьбы дожить… вернее, узнать ободном важном событии. Только это желание изаставляет меня просыпаться поутрам. Ещечаю?
Мы проговорили еще сполчаса– теперь уже опогибшей Саманте Вайт– одной излюбимых воспитанниц мисс Маутсон. Якивала, поддакивала, нослушала уже вполуха, потому что выяснила все, что требовалось, идополнительная информация могла лишь помешать полноте картины. Зато потом, уже уходя кмашине, припаркованной, какучил Мики, насоседней улице, яборолась состранным желанием снова иснова оглядываться наоблупившийся фасад, какбудто хотела запечатлеть его впамяти, подобно лицу умершего вминуту последнего прощания. Зачем? Что заглупость?
Ответ нашелся спустя четверть часа, подороге кмотелю, когда япо привычке восстанавливала впамяти мелкие детали разговора. Дом Голди действительно чем-то напоминал камеру смертников, где держат осужденных наказнь. Можно было несомневаться, что где-то вспальне натумбочке возле аккуратно застеленной кровати ждет своего часа баночка стаблетками– последнее ночное такси, заказанное заранее, чтобы безпромедления доставить учительницу истории насвидание сее бывшей ученицей. Голди приговорила себя квысшей мере наказания схарактерной безжалостностью ксобственным грехам, которую, какправило, проявляют натуры, склонные охотно прощать другим самые тяжкие проступки.
