Потом мне долго неудавалось уснуть; поворочавшись сбоку набок, ярешила ходить покомнате изугла вугол, пока неустану. Я заставляла себя думать очем-то приятном. Неотех, кого повесила, аотех, кого спасла. Например, огостях мюнхенской церемонии, докоторых недобрался террорист. Илиоб учительнице Голди Маутсон, которую, хотелосьбы верить, спас мой телефонный звонок. Дачто там «хотелосьбы верить»– наверняка спас!
Это было понятно позвуку еемолчания, когда яоткрыла еймое «настоящее» имя. Известно, что люди молчат по-разному: осуждающе, выжидающе, злобно, устало, заинтересованно или, напротив, утратив интерес… Молчание Голди было потрясенным иодновременно звонким, какбудто она готовилась воскликнуть: «Наконец-то! Ятак долго ждала этой минуты!» Еслиуж совсем начистоту, япотому иотсоединилась, что незнала, какможно ответить натакое восклицание.
Все-таки книжные черви, ккоим, несомненно, относилась мисс Маутсон,– особенная каста. Ихмир населен нетолько реальными живыми людьми исобытиями, нои литературными персонажами, героями романов, историческими описаниями… Дляменя какая-нибудь площадь илиулица– неболее чем площадь иулица, адля них– целое нагромождение басен, жизнеописаний иличностей. Вэтом доме жил некий Имярек, автом– некая Плония, дружившая снеким Альмони, азатем первый приказал сжечь накостре вторую, вто время кактретий подносил вязанки хвороста… Итак далее итому подобное– нет конца книжной реальности.
Вот так иГолди стой старой книженцией, которую она привела мне впример. Недиколи, что книжная выдумка, книжное имя, книжные рассуждения могут толкнуть живого человека насамоубийство или, напротив, спасти отсмерти? Дико, конечно, дико. Нучто такое «Джон Голт», какнедва ничего незначащих слова, закоторыми нестоит ничего настоящего– ниреальной персоны, нипаспорта, нидома, ниномера социального страхования? Джон Голт, Джон Голт, Джон Голт– что это? Пустышка, эфемерное сотрясение воздуха, мыльные пузырьки.
Кстати, опузырьках…– яполезла вхолодильник забаночкой колы, щелкнула язычком, глотнула– датак изастыла наместе, какстатуя Бетти Шварц взастиранном махровом халате иодноразовых шлепанцах. Йоханан Гелт! Что такое Йоханан, если неимя, перешедшее вдругие языки бесчисленными Иоаннами, Жанами, Янами, Хуанами, Жуанами, Иоганнами, Иванами и– оБоже!– Джонами? А«Гелт»– слегка искаженное «Голт»! Теперь понятно, что имел ввиду старый рабби Каменецки, указывая наменя трясущимся артритным пальцем! Вот тебе иобъяснение, дура! Джон Голт– это ты, аты– Джон Голт!
Я старательно поставила банку исела накровать. Какнераз учил меня Мики, простых совпадений небывает. Даже простых! Чтоуж говорить отаких вот совпадениях– длинных, многоступенчатых, сложных, последовательно ведущих именно вэтот мотель, именно вэту заранее определенную точку, когда понимание наконец пробило мою косную невежественную башку… Вот тебе икнижные черви, вот тебе икнижные имена, закоторыми якобы нет ниреальной персоны, ниреального паспорта… Аесли эта персона, наминуточку, тысама? Это тебе как? Ущипни-ка себя, недотепа… Больно? Значит, реальна. Ауж реальных паспортов утебя какминимум восемь– если, конечно, Мики неуспел нарисовать еще два-три свеженьких.
Тыведь, можно сказать, сама призналась. Тебя прямо спросили: «Ктовы?»– иты ответила: «Джон Голт». Это ведь твой ответ, нетакли? Ився твоя предыдущая речь насчет нормальных людей, которые-де обязаны собираться вместе ибороться– это ведь тоже ты. Тысама сказала Голди, что она обязана продолжать, что она неимеет права оставлять мир идетей нарастерзание подлецам ифашистам. Что книжная долина– игра воображения, номы-то сней реальны. Реальнаона, учительница истории Голди Маутсон, иреальна ты– Джон-Жан-Хуан-Иоганн-Йоханан Голт-Гелт, заместитель Бога-судьи иБога-палача…
Такие вот мысли тяжелыми жерновами ворочались уменя вголове, начисто вытеснив оттуда всё остальное– вообще всё. Назвалась Джоном Голтом– полезай… Вот только куда «полезай», вкакой такой кузов? Вкнигу? Внеизвестность? Впослушание– слепо положившись наневедомую волну, которая несла инесла меня насвоем гребне отартритного перста дряхлого рабби, через анархистский сквот изаказное убийство– кэтому вот внезапному пониманию, принуждению, обязанности? Иестьли втакой ситуации другая возможность, кроме безоговорочного подчинения? Врядли: волна неинтересуется мнением щепки. Наменя вдруг накатила жуткая усталость– такая тяжкая, что я сбольшим трудом смогла затащить себя пододеяло. И, затащив, немедленно отключилась.
Мики разбудил меня около полудня:
–Нампора, девочка. Теперь каждый час– лишний. Сполосни лицо ипоехали.
–Куда?
–Какэто куда?– вытаращился он.– Тычто, еще непроснулась? Работа закончена, едем ваэропорт, домой.
Яне стала спорить, отложив разговор доближайшей закусочной, где мы остановились перекусить блинами снеизменным кленовым сиропом. Выслушав меня, Мики долго молчал, постукивая пальцами постолу ивремя отвремени качая головой, будто сокрушаясь очем-то.
–Ещечто-нибудь?– спросила подошедшая молоденькая официантка.
Мики задумчиво посмотрел нанее.
–Ещекофе, пожалуйста. Иновую жену взамен сошедшей сума.
Девушка рассмеялась:
–Этого нет вменю. Могу предложить только себя, нопредупреждаю, что уменя тоже невсе дома.
–Но-но, поосторожней, подруга,– вмешаласья.– Думай, что говоришь. Сумасшедшие жены стреляют безпредупреждения.
Она снова рассмеялась– наэтот раз сявной опаской– долила нам поганого американского кофе иотошла.
–Ужипошутить нельзя,– сказал Мики.– Кстати, она наверняка незнает, кто такой Джон Голт.
–Такими вещами нешутят. Анасчет Джона Голта яне уверена: она достаточно стара, чтобы знать. Тетушке где-то лет подпятьдесят. Неудивительно, что ееубрали изменю.
Онвздохнул:
–Бетти, перестань. Что тыделаешь измухи слона?
–Измухи слона делаешь ты! Разве ямногого прошу? Задержаться еще нанедельку– большое дело! Тыведь сам еще недавно жаловался наскуку, помнишь?
–Помню,– кивнул Мики.– Ноя-то имел ввиду нечто другое. Нашу стобой привычную работу, неболее того. Получить заказ, проверить, кто прав, кто виноват, вынести приговор, наказать преступника. Маленький частный бизнес: неверные мужья, привязчивые шантажисты, домашние тираны инасильники. Все помелочи, правосудие науровне семейного коттеджа. Ачто предлагаешьты?
–Тыслышал,– упрямо набычившись, проговорилая.– Зачем повторять ещераз?
–Аты предлагаешь исправлять свихнувшийся мир,– спокойно продолжал он.– Выйти изсемейного коттеджа наплощадь, втолпу, вмэрию, всенат, водворец миллиардера. Тыхоть понимаешь, что это значит? Это значит, что нам придется сражаться нес одиночным перепуганным насильником илисадистом-директором, асогромной системой. Сармией, сполицией, спрессой. Ихмиллионы, десятки миллионов. Анас стобой– двое. Ты дая. Это самоубийство, девочка.
Япожала плечами:
–Милый, яведь все объяснила тебе очень подробно. Ясно, что мы оказались тут неслучайно. Всё теперь неслучайно, начиная споездки вБней-Брак, аможет, ираньше. Тебе кажется, что унас есть выбор, нонасамом деле его нет. Выбор был когда-то. Утебя– когда тырешил податься взаместители Бога, уменя– когда ялегла втвою постель. Хотя если присмотреться, товыбора небыло итогда– ниутебя, ниуменя. Альтернативой вобоих случаях была гибель– так окакомже выборе мыговорим? Мы стобой заместители Бога– значит, надо соответствовать должности. Бог-то один иедин, Мики. Нету отдельного бога коттеджей, бога сената ибога вот этой дурацкой закусочной снаглой старой официанткой.
