–Не уверен.
Мама медлит всего мгновение, обдумывая мой ответ, а затем снова поворачивается к Питеру. Похоже, у этих двоих бесконечный поток тем для разговора, причем я даже не подозревал, что у них столько общего. Оказывается, Питер состоит в том же книжном клубе, что и она (а я еще считал, что это исключительно женское хобби), и их общая подруга Тина, по-видимому, чересчур увлекается алкоголем и подозревает, что у ее мужа роман. Наверное, мне не стоило удивляться, что у моей мамы есть другие занятия и интересы, не связанные с нами или с фермой… Просто так странно осознавать, что эта сторона ее жизни пересекается с жизнью моего босса. Мне это не особенно нравится, но сейчас, когда я на грани срыва, это весьма кстати.
Спустя несколько минут Брендан и Оливия возвращаются. По идее, я должен переживать о том, что они скажут, или о том, как мама рассердится, когда узнает, что я врезал брату,– но, честно говоря, прямо сейчас я могу лишь смотреть на Оливию. С растрепанными волосами и припухшими от поцелуев губами она выглядит еще красивее. Не могу поверить, что я это сделал… И не могу поверить, что остановился.
–Боже мой, Брендан!– восклицает мать.– Что с твоим лицом?
Он пожимает плечами, бросая быстрый взгляд на меня:
–На меня грабли упали. Все в порядке: наверное, просто нужно быть осторожнее с тем, что мне не принадлежит.
Оливия даже не смотрит на меня, и я задаюсь вопросом, что это означает. Может быть, она злится за то, что я вот так резко ушел. Или, может, злится за то, что я вообще ее поцеловал, хотя в это трудно поверить. То, как все ее тело выгибалось навстречу моему, и тот ее резкий вдох, когда мои губы переместились к ее шее,– все это указывало на то, что наши желания совпадали.
Настает очередь пирога. Как ни странно, нам удается пережить десерт без того, чтобы я на кого-то не набросился или не нарушил правила Национальной ассоциации студенческого спорта.
–Я еду домой,– сообщаю я, как только мы заканчиваем убирать со стола, и бросаю быстрый взгляд на маму и Оливию, чтобы пресечь любые возражения.
Мы с Питером одновременно направляемся к нашим машинам.
–Уилл…– начинает он, а затем замолкает. В конце концов он качает головой и кладет руку мне на плечо.– Ты вырос прекрасным человеком. Я знаю, что могу тебе доверять.
Надо же, а я-то думал, что хуже мне уже не станет.
Я возвращаюсь на ферму поздно ночью, когда все наверняка спят, и с первыми лучами солнца меня снова нет. Да, я ее избегаю, и непохоже, чтобы у меня был выбор. Сейчас я чувствую, словно некая дверь, которую я наглухо запирал все это время, распахнулась настежь и только и ждет, когда Оливия в нее войдет.
Приезжает механик, чтобы починить комбайн. Всю дорогу до поля он рассказывает мне какую-то историю о сепараторе для зерна, а у меня в голове звучит тихий стон Оливии, зародившийся где-то глубоко в ее груди, когда она отвечала на мой поцелуй, и я вспоминаю, каково было гладить ее бедра…
Я избегаю ее, так как понимаю, что слаб. Хуже всего – я хочу, чтобы она взяла инициативу в свои руки, не обращала внимания на все мои возражения и тем самым сняла с меня ответственность. Вот только, если, конечно, она меня не свяжет – что я теперь неизбежно буду представлять позднее,– все целиком и полностью зависит от меня. И я не могу так поступить ни с ней, ни с Питером.
Через какое-то время ко мне подъезжает мама на гольф-каре и приносит мне ланч.
–Тебя так долго не было, я уж и не знала, собираешься ли ты возвращаться.
–Здесь много работы.– Я пожимаю плечами.
–Здесь почти нет работы, которая не могла бы подождать… Так ты не хочешь мне рассказать, за что ты ударил своего брата и почему целый день от всех прячешься?
Мне стоило догадаться, что она ни за что не поверит истории Брендана о нападении граблей. Я запускаю пальцы в свои волосы и с тяжелым вздохом провожу по ним рукой.
–Он поцеловал Оливию,– отвечаю я.– Он сказал, что просто пытался прикрыть меня перед Джессикой, но ему необязательно было так увлекаться.
Мама качает головой, глядя на меня:
–Уилл, ты так влюблен в эту девушку, что уже не можешь рассуждать здраво. Нужно что-то менять, иначе события очень быстро примут нежелательный оборот.
Тут я срываюсь. «Нужно что-то менять»… Мне так надоело это слышать!
–Что я вообще могу изменить, мам? Я не могу уволиться: мы не можем себе этого позволить. Наверное, я мог бы выбить для нее стипендию в другом вузе… Теперь, когда у нее появилось несколько побед, вероятно, я мог бы даже устроить ее в вуз первого дивизиона, но я не собираюсь вот так ее выдергивать с места, когда ей осталось доучиться всего три семестра. К тому же я даже представить не могу, как отпускаю ее в другой город, где ее некому будет остановить…
–Что, если Питер попробует подыскать тебе другую должность в УВК?
–Мне все равно нельзя будет встречаться с ней. И в любом случае все это бессмысленно: она уедет после выпуска, а я нет.
Мама склоняет голову набок и прикусывает щеку.
–Я бы не стала так сразу отчаиваться,– тихо говорит она.– Такие вещи имеют свойство разрешаться сами собой, когда это действительно нужно.
–Для меня уже давно ничто не разрешается само собой, мам.– Она, как никто другой, должна понимать, что в нашей ситуации нет места оптимизму.– И я не вижу особого смысла надеяться, что это волшебным образом изменится.
–Хорошо, давай побеспокоимся об этом позже. А пока возвращайся домой и свози Оливию полазать: она надрывается в попытке хоть чем-то себя занять, и пора это прекратить.
–Мне казалось, она была занята тем, что развлекалась с Бренданом,– едко отвечаю я.
–Твой брат любит тебя. Знаю, у него странный способ это демонстрировать, но я думаю, что он пытается тебе помочь.
Оливия в ярости. Она даже не смотрит на меня, когда я к ней подхожу, и напряженность ее позы говорит о том, что она делает это намеренно. Она опять со мной настороже, как было в самом начале, когда она только приехала; словно только и ждет, что ей причинят боль. Мне это ужасно не нравится, но и исправить я ничего не могу.
–Поехали лазать,– предлагаю я.
Она предпочла бы и дальше на меня злиться, но, очевидно, заняться скалолазанием хочет сильнее: явижу по ее лицу, когда она неохотно уступает этому желанию.
По дороге на гору мы почти не разговариваем. Может быть, она ждет, что я сам начну разговор и объяснюсь. Или, может, истина настолько очевидна, что нам обоим нет нужды это озвучивать вслух.
