–Отойди,– сказалая.
Подавив всепоглощающий страх, я стиснула бока Дзиньзо коленями ипослала его вперед шагом. Он слегка возмутился, тряхнув головой, новышел изпыльного исухого сарая поддождь. Там он ускорился, имой страх уступил место радостному возбуждению. Он двигался стакой легкостью, вего мышцах ощущалась такая затаенная мощь. Вэтом седле я могла позабыть обовсех неприятностях. Чувствовала себя неуязвимой. Неудивительно, что левантийцы вели такой образ жизни. Итак сражались. Итак умирали.
* * *
Мы остановились усвятилища Отобару, где обычно отдыхали императоры издинастии Отако. Когда-то святилище было местом паломничества, атеперь затерялось где-то влесах между Симаем иЦилинем, почетный караул гвардейцев, который когда-то его охранял, был распущен задолго домоего рождения. Могилы заросли травой, статуи потрескались, ихотя, судя повсему, запоследние годы здесь неединожды разбивали лагерь, кострища затянула трава, ацветы канашими раскисли поддождем.
Рах затоптал целую их горсть одной ногой, спрыгнув сседла. Я чуть нерявкнула нанего, чтобы вел себя осторожнее, потрясенная тем, что кто-то может наступить наэти цветы. Я моглабы объяснить подробно, нолевантийцы всеравно врядли поймут.
Я преувеличенно аккуратно переступила через цветы, подыскивая место, куда можно привязать Дзиньзо. Рах оставил свою лошадь пастись свободно, указал насвятилище изаговорил.
–Это священное место?– перевелТор.
–Да,– ответилая.– Это храм Ци. Иместо последнего упокоения императоров.
Тор перевел ответ, иРах кивнул. Он отвязал заляпанный кровью мешок сседла иотнес его ксвятилищу.
Китадо соскользнул слошади, ноего колени тутже подогнулись, ион свалился ввысокую мокрую траву. Я подошла кнему, ноон покачал головой.
–Генерал,– сказалая.– Вы неможете отказать мне, когда выпала возможность осмотреть ваши раны.
Он выдавил мрачную улыбку.
–Вы прекрасно меня зашили,– сказалон, показывая напорез наруке.– Чтобы сказала госпожа Йи, увидев, что вы зашиваете кожу вместо шелка?
–Чтобы проткнуть ее иглой ивытащить нитку сдругой стороны, требуется таже ловкость, таже… сила. Ноя непозволю вам прятаться заспину госпожи Йи. Вы отлично знаете, что я хочу посмотреть нена эту рану.
–Ноувидите только ее, ваше величество.
Он гордо вздернул острый подбородок.
–Хорошо, генерал. Пока что вам ничто негрозит. Могу я хотябы устроить вас поудобнее?
Китадо посмотрел насвою лошадь ипоклажу, иперед его глазами явно бушевала мысленная борьба.
–Мне неприятно просить вас очем-либо, ваше величество, но, похоже, я несумею сам позаботиться олошади иразгрузить ее. Если кто-то излевантийцев…
–Я сама могу отнести сумки ипоухаживать залошадью, друг мой. Разве я недоказала, что сделана изплоти икрови, ане изфарфора изолота? Я намногое способна, нетолько быть императрицей.
–Вы всегда были добры комне, ваше величество.
Еслибы я незасмеялась вответ набеззвучные извинения, стоящие вего глазах, то непременно разрыдаласьбы.
Уподножия широких ступеней храма находился старый каменный алтарь, Рах опустился вгрязь наколени перед ним и, держа вруках отрезанные головы, начал заунывно петь. Прямо какразговаривал сДзиньзо– это была мелодия, которая становилась то громче, то тише, споэтическим ритмом, напоминающим какой-то потусторонний язык. Вкаждом слове слышалось горе ив тоже время радость, наполняющая мое сердце надеждой.
–Что он говорит?– спросилая, глядя наТора, который занимался лошадью.
–Это погребальная песнь. Он молится ивыпускает каждую душу обратно вмир. Погребальная песнь необязательна, но, поскольку это неалтарь Нассуса, Рах сначала хочет привлечь внимание богов.
–Нассуса?
–Это бог смерти. Он всегда снами. Нас клеймят воимя его, чтобы мы всегда знали, какую жертву приносим. Мы– Клинки иохотимся, чтобы ваши руки были чисты. Мы– Клинки иубиваем, чтобы ваши души были легки. Мы– Клинки иумираем, чтобы вы жили.
–Аголовы?
Отмоего вопроса пыл Тора сменился мрачным взглядом.
–Чтобы души можно было отнести всвященное место иотпустить. Если этого несделать, они навеки застрянут вэтом мире, вклетке собственной плоти, иникогда невозродятся. Бесчестье оставить душу прозябать здесь, даже душу врага.
Генерал Китадо зашевелился насвоем ложе изглины ицветов.
–Прозябать?
–Оставить ее здесь. Неспособной кперерождению. Вот почему он хотел отрезать голову дровосеку.
Тор говорил это итогда, ноя была слишком разъярена из-за жуткого зрелища иболи женщины, чтобы задуматься оего словах. Я сидела рядом сженой дровосека, пока она укладывала тело. Я зажгла благовония. Молилась вместе сней ипредложила возмещение, которое пока немогла заплатить, ноона лишь сказала: «Благодарю вас, госпожа» и«Вы так добры, госпожа», авыглядела так, будто исама внутренне мертва. Несмотря наее горе, я торопилась. Оставаться было опасно, ивсеже вина приковала меня кэтому месту, какбабочку пришпиливают иголкой кдоске. Министр Мансин пожертвовал собой, чтобы я выжила иоднажды могла дать бой, но, кудабы нишла, я везде несла своему народу лишь смерть.
Все это время Рах ковылял подвору, ухаживал залошадьми иотрезал головы. Он складывал их вмешок, икровь сочилась сквозь мешковину. Слишком много работы ради трофеев, которые сгниют кконцудня.
–Нопочему головы?– снова спросилая, скользнув взглядом поРаху, который стоял наколенях перед алтарем инапевал.– Почему непальцы? Они весят гораздо меньше.
Тор осклабился.
–Какой смысл отрезать пальцы? Разве что забавы ради. Душа находится вголове, ане вруке, ноге илиносу. Вот почему мы носим раскрашенное клеймо назатылке.
–Ноу тебя нет клейма. Иголову ты небреешь. Почему?
Накраткий миг он встретился сомной взглядом, апотом повернулся обратно клошади, так ине ответив. Я посмотрела наКитадо, вымокшего нетолько отдождя, нои отпота, ион едва заметно покачал головой.
Больше я нестала задавать вопросов.
* * *
Пока генерал Китадо отдыхал, Рах разжег костер изсобранного Тором хвороста. Я была против, ностены вхраме были каменные, анам нужна была горячая вода, ипотому я сдалась, понадеявшись, что никто незаметит дым, просачивающийся из-под крыши храма.
Я внесла внутрь седельные сумки ипоставила котелки, чтобы набрать дождевой воды, нолевантийские лошади непозволили мне ими заняться, даже Дзиньзо, хотя я весь день скакала нанем. Мне страшно нехотелось оставлять эту работу Тору, нолошади недали мне выбора. Юный левантиец пошел обратно влес задровами, новскоре вернулся спустыми руками ис привычной уже хмурой миной объявил:
–Сюда приближаются люди.
Я напряглась.
–Люди? Какие?
