—Нет. Не видел. Скажем так, узнал из надёжного источника,— мужчина нахмурился.
—Но сами не видели?
—Нет. Если вы ничего не помните, не помните даже таких вещей, как ОМС, гугл, бетон, как вы будете преподавать математику школьникам?
Я пожала плечами:
—Никак. Я больше не учительница. Мне утром позвонила директор и…
—Вас уволили?
—Да. Насколько я поняла.
—И что теперь?— насторожился Герман.
—Теперь я перееду в замок вашего брата, стану его содержанкой и… Расслабьтесь. Я шучу. Давайте договоримся: я не буду искать с Артёмом встреч, а вы как-то убедите его не искать встреч со мной.
—Вот так просто?
—А почему нет? Я его не помню. Он для меня совершенно чужой человек. Если учесть то, что я для него — нет, то… Это очень сильно меня напрягает. Я словно должна ему чего-то, что не смогу отдать.
—И что вы будете делать дальше? Искать новую работу?
А так можно? То есть… Уже неплохо.
—Конечно.
—И как вы будете преподавать математику, если ничего не помните? Систему Декарта, функции?
—Что такое система Декарта?— заинтересовалась я.
Герман вынул небольшую книжечку, развернул. Страницы её были пусты. Взял палочку и стал ей чертить.
—Вот это — ось ординат, а вот это — ось абсцисс…
Нет! Нет! А с другой стороны… Бензиновая машина… Было бы странно, если бы они этого ещё не изобрели. Я приуныла. Какой-то там Декарт, мать его женщина, украл у меня идею! Такую новую, такую передовую!
—Ну, параболы и гиперболы я помню,— сухо процедила я.— И умножить четыреста двадцать шесть на тысячу сто восемьдесят четыре смогу. Я вообще всё как-то выборочно не помню…
—И сколько же? Если умножить?
—Пятьсот четыре тысячи триста восемьдесят четыре. Но, боюсь, это мне не поможет…
Герман потыкал пальцем в телефон. Потом посмотрел на меня.
—А шестьсот сорок четыре на семьсот двадцать шесть?
—Четыреста шестьдесят семь тысяч пятьсот сорок четыре, а что?
—Да нет, ничего,— произнёс он задумчиво и откинулся на спинку.— А сможете вот такую задачу решить…
Начертил трапецию, накидал углы… Я отхлебнула кофе. Не так уж этот ненормальный мужик и плох.
Телефонный звонок прервал нас на третьей задачке. Первых две я решила с лёгкостью, а вот третья никак не давалась.
—Да. Ну пусть расходятся. Пусть поставят. Куда-нибудь… Вер, прими ты эти подарки сама. Скажи, что у меня проект. Да, в выходной. Нет, не жди. Что? В каком смысле? Что⁈
Герман вскочил, лицо его полыхнуло краской. Ну совсем как тогда, на трассе.
—Сейчас приеду. Нет, я спокоен. Всё. До встречи.
Он засунул телефон в карман и мрачно посмотрел на меня, словно забыл, кто перед ним. На щеках его дёргались желваки, брови едва ли не сошлись на переносице.
—Я буду кричать,— предупредила я, осторожно отодвигаясь.
—Что? А… Нет. Но мы договорились, верно? Вы не пересекаетесь с Артёмом, а я постараюсь убедить брата не пересекаться с вами.
—Да, только…
—Всего доброго. Извините, я тороплюсь.
Он кивнул мне и пулей вылетел на улицу. Я пожала плечами и вернулась к задачке. Как же найти этот дурацкий, вредный угол? Гм.
* * *
Осения открыла новый чатик и с удовольствием уставилась на кучу ржущих стикеров. Приятно, когда смеются не над тобой. Пролистнула наверх и ещё раз полюбовалась на бабу Пашу в тайландском голубом платьице.
—Зачот,— высветилось ниже.— Ей идёт. Надеюсь, старушке понравилось?
—Неа,— безжалостно ответила Осения.— Сказала, что даже как половая тряпка платье — так себе.
Камилла молчала. Витэль — тоже. Его реакция-ржака появилась было, но сразу исчезла.
—Ауф,— ответил незнакомый Осени собеседник.— Ору.
—Хорошо, когда у тебя есть деньги,— проворчала девочка, встав с кровати,— и плохо, когда их у тебя нет.
—Хорошо, когда у тебя есть я,— возразил Отражение.
—А что дальше?
—Завтра ты пойдёшь в школу. В новых шмотках.
—Поеду? На такси?
—В автобусе. Трамвае. Троллейбусе, на чём ты там обычно добираешься.
—Пешком иду. Тут минут двадцать.
—Значит, пешочком.
—Но… а…
Отражение ухмыльнулся.
—Просто слушайся меня, девочка. В школе карточку не используй. Даже в школьной столовой. И никому про неё не рассказывай.
—Хорошо…
—Осень, ты там с кем разговариваешь?— дверь приоткрылась и в комнату заглянула мать.
Как всегда усталая. У Осении не было друзей, но те, кого мама упорно ими звала, за глаза дразнили Нелли Петровну старухой. Осень знала, что была поздним ребёнком, и отчаянно стыдилась не только того, что они бедны, но и того, что мать так уродливо стара.
—Книжку читаю. На телефоне.
—Алиса не приходила?
—Нет.
—А звонила?
—Нет.
Мать вздохнула и прикрыла дверь. У неё была отдельная комната. Вообще, Арсеньевы владели двумя из шести комнат старинной коммуналки. Ещё в двух жили старушки — вредная Людмила Прокофьевна и её сестра-алкоголичка баба Паша. У Людмилы Прокофьевны где-то в Москве жида дочь, и где-то в заключении — сын. Третью комнату снимала семья то ли узбеков, то ли таджиков — Осень не знала. А в четвёртой жили Анжелика Михайловна и Сергей Николаевич. Анжелика Михайловна всегда улыбалась и была со всеми ласкова, вот только Осения боялась её до дрожи и не выходила на кухню, если соседка там готовила.
Запиликал телефон. Доставка.
Осень вскочила и выскользнула в коридор. Вечерело. Девочка прокралась и раскрыла старую, убитую дверь. Высокий молодой человек в фирменной куртке протянул коробку.
—Распишитесь.
У него был тухлый, безразличный взгляд человека, замордованного жизнью. Осень расписалась. Хорошо, что на этаже разбили лампочку и курьер не видел, что перед ним несовершеннолетняя. Девочка прижала коробку к себе так, чтобы не виден был логотип и замерла.
—Алиса?— прошептала потрясённо.
Сестра в странном средневековом платье сидела на ступеньках и, шевеля губами и хмурясь смотрела на лист из блокнота. И даже не оглянулась. Курьер побежал в низ. Осения подошла и тронула сестру плечо.
—Алиса! Ты чего?
Та посмотрела мутным взглядом и словно не сразу узнала.
—Ты ключ что ли забыла?
